Даниэль чувствовал почти физическое отвращение, до дрожи, до зубовного скрежета, стоило ему остаться одному.

Он понял, что наедине с собой сойдет с ума. Разыскал друзей, живших в Каннах, каждое утро уезжал из «Каравеллы» и возвращался поздно ночью. Иногда он замечал Ангела на темной террасе. Казалось, тот ждал возвращения молодого человека. На секунду управляющий появлялся в дверях, тихо отдавал распоряжение слуге, который встречал Даниэля, затем исчезал.

Каникулы подходили к концу. В первое воскресенье после Пасхи Даниэлю пора было возвращаться.

Субботний день Даниэль провел в Каннах. В первый раз в жизни немного выпил, а потом сыграл в рулетку. Возвращался домой поздно, чувствовал себя разбитым и вместе с тем был страшно возбужден. Лег в постель, но заснуть не мог, мучила лихорадка. Он лежал, вытянувшись, заложив руки за голову, в темноте. Неужели возможно, чтобы его отец и Сильви?.. А история с заточением Вардеса?.. Со слов Ангела он догадался: тут что-то нечисто, сумасшедший ли он?

Даниэль попытался справиться с отчаянием.

«Меня это не касается, – уговаривал он себя. – У меня будут собственные страсти, грехи, своя жизнь. Какое мне дело до отца! Хотя нет сомнения, что все это низкие кухонные сплетни, грязь. Отец – урод, старик. Вдобавок, бессовестный циник. Сильви – святая, она не могла снизойти до него. Что же касается Вардеса… Надо разобраться, каковы мои подозрения? В чем конкретно я подозреваю отца? В том, что он насильственно запер Вардеса с согласия Элинор Вардес?..»

Да, такое вполне возможно. Элинор Вардес, по мнению Даниэля, была способна на все. Сейчас она в большой дружбе с его родителями. Часто обедает у них, приглашает их к себе. Они ходят куда-то вместе.

Даниэль встал с постели, уселся на подоконник, надеясь, что свежий ночной ветерок остудит лихорадочный жар.

Он размышлял о ненависти Ангела к Дарио. Наверное, управляющий имел в виду отца, сказав: «Знал тех, кто теперь богат, знаменит и может из милости подать кусок хлеба, а когда-то приходил ко мне и клянчил: “Ангел! Помоги! Спаси меня, Ангел! Кроме тебя некому…”». Неужели отец был так… низок? И почему он теперь не видится с Сильви?

Подозрения, догадки терзали Даниэля.

В горле пересохло. Всю воду из графина, стоявшего на тумбочке у изголовья, он выпил. Вода была пресной и теплой. Хорошо бы немного перье с газом, она бы ему очень помогла! Взглянул на часы: два часа ночи. Слуги спали во флигеле, на другом конце двора. Если бы он позвонил, то пришел бы Ангел. Управляющий жил внизу, возле кухни. В доме сейчас не было никого, кроме Даниэля и Ангела. Ангел как-то сказал ему:

– Если мсье Даниэлю станет ночью не по себе, пусть он не стесняется, позовет меня. По ночам у меня бессонница.

«Я позову, и он придет, попрошу бутылку минеральной воды с газом, – подумал Даниэль. – Вода в холодильнике. Кухню, должно быть, запирают на ночь. Ключа у меня нет. И еще, возможно… Я задам ему вопрос… Один-единственный. Хотя он мне не ответит. Испугается, что его лишат места. Сам говорил, что с ним «случилось несчастье». У него свои основания лгать и покрывать отца. Да, конечно… но дело не в корысти… В Ангеле кипит обида и ненависть. Я его раскусил, понял, что он за человек, я ведь уже не ребенок. Он безнадежно завидует отцу из-за его богатства и удачливости. Пусть он не скажет мне правды, я все равно догадаюсь по его косым взглядам, уклончивым намекам, приглушенным вздохам».

Какую правду он хотел знать? Прошлую о Сильви, нынешнюю о Вардесе…

Даниэль позвонил. Подождал.

Ждал долго. Никто не появлялся. Даниэль позвонил громче. Потом вышел из комнаты. На террасе было темно, на лестнице никого. Он позвонил еще раз, потом еще и еще. Внизу проснулись собаки и бросились к закрытой двери, рвались к нему, скреблись. Ангела не было. Даниэль перегнулся через перила, заглянул втемную прихожую и позвал:

– Ангел! Пойдите сюда! Поднимитесь! Где вы? Мне плохо! Мне нужна ваша помощь!

Никого. Даниэль бегом миновал прихожую и открыл дверь, что вела на кухню, в кладовые и в комнату Ангела. На кухне горел свет. Даниэль вошел туда. Ангел крепко спал, сидя за столом, положив голову на скрещенные руки, рядом стояла пустая бутылка из-под коньяка.

– Мертвецки пьян. Понятно, почему он не спит по ночам. «У меня бессонница, мсье Даниэль»…

У него вырвался нервный смешок. Он и сам был нетрезв, выпитое виски огнем жгло внутри. Он взял Ангела за плечо и потряс. Ангел поднял голову и с такой силой отпрянул, что Даниэль с трудом удержал его. Не подхвати он Ангела, толстяк управляющий рухнул бы на пол. Даниэль громко крикнул в самое ухо старику:

– Ангел! Ангел! Это я, мсье Даниэль, не бойтесь!

Тот медленно разлепил веки. Посмотрел на бледное растерянное лицо Даниэля и сказал тихо, но очень отчетливо:

– Я знал, что вы придете, мой мальчик.

И снова у Даниэля вырвался нервный смешок. Он с удивлением услышал его – хриплый, неприятно отдающийся в ушах. Потом подумал: «Чудно слышать от Ангела «мой мальчик». Все это смешно и дико».

– У вас не осталось капли коньяку. Ангел? – спросил он.

– Хотите выпить?

– Почему бы и нет, голубчик.

– Вы ведь ноги готовы об меня вытирать, – заговорил внезапно Ангел, сдвинув брови, налившись краснотой, – вы ведь тоже меня презираете, разве нет? Но почему, Господи Боже мой, почему? Всю жизнь вытирали об меня ноги. Люди подавали мне два пальца, когда я был метрдотелем, здоровались кивком… вот так – как дела, мол, Ангел? – а сами ничуть не лучше меня. Я делал свое дело, и все. А они меня презирали. И ваш отец тоже! Я тут сторожил этого! И что же, думаете, мне пожимали руку? Предлагали сесть? Ничего подобного. Мы спешили, видите ли! Всегда спешили. А куда, спрашивается? Занимать деньги? Бабешек уламывать? Скверные делишки обделывать, заперши человека на три замка, хотя он нормальнее нас с вами?..

Выпалил и сам испугался того, что сказал. Запнулся, заерзал на стуле.

– К вам это не относится. Вы – невинное дитя, сразу видно, невинное дитя. Вашему отцу повезло, что вы еще с ним, и он может любоваться на вас, когда захочет… румяные щеки, детская улыбка, от нее слезы умиления текут… Сын, что тут скажешь, сын! Вы расскажете отцу, что я пью, напиваюсь допьяна по ночам? Расскажете? Ну и наплевать! Все равно он узнает рано или поздно! Все и так знают. И все меня презирают. И он меня выставит за дверь. Наплевать. У меня горе. У вас тоже. Хотите выпить? Держите, вот вам стакан. Позади меня, в шкафу, пусть уж мсье Даниэль меня простит, стоит вино, виски, отличное шампанское – «Клико» тысяча девятьсот шестого года, – уверен, еще осталось. Бедняга Вардес частенько прикладывался к бутылочке. Мсье Даниэль сам нальет себе, он не гордый.

Даниэль открыл дверцу шкафа, взял бутылку шампанского и поставил на стол. Но ни Ангел, ни сам Даниэль не подумали ее откупорить, сидели друг против друга и молчали.

Наконец Ангел спросил:

– Так что вы хотели узнать? Спрашивайте, пользуйтесь случаем! Сегодня вечером вы можете задавать любые вопросы! Вы же видите, я пьян. И ради того, чтобы посидеть с мальчиком, похожим на моего, на моего маленького мальчика, потому что теперь он лысый и растолстел, полюбоваться на ясные глаза, свежие губы, – я готов рассказать все, что вы только пожелаете, все, что вы захотите. Что вас интересует? Каким был ваш папаша? Моему мальчику жена и новая родня твердят: «Твой отец необразован, невоспитан, достоин презрения, его нужно забыть, на него нужно плюнуть…» И другому сыну кто-то возьмет да и скажет: «Твой отец был торгашом, ничтожным восточным червем, что приползает к нам, подыхая с голоду, а уползает с миллионами» Уползает? Никто не уползает. Им и тут прекрасно, они остаются здесь. Они здесь живут, везде приспособятся. Наживаются на срамных открытках и на кокаине. А ваш батюшка – шарлатан. Наживается на горе людском. Что вы еще хотите знать? Правда ли, что я сказал о нем и мадам Вардес? Этого, милый мой мсье Даниэль, вы никогда не узнаете. Воображайте все, что вам вздумается. Думайте, размышляйте. Глядите во сне. Я, например, грежу каждую ночь. Нет, не о чужих людях, как вы сами