— Ваш Жюльен прямо какой-то неистовый, я его боюсь, — сказала тихо г-жа Дервиль своей подруге.

— Как же ему не возмущаться? — отвечала та. — После того как он добился, что дети делают такие поразительные успехи, что тут такого, если он одно утро не позанимался с ними? Нет, правду надо сказать, мужчины ужасно грубый народ.

Первый раз в жизни г-жа де Реналь испытывала что-то похожее на желание отомстить своему мужу. Лютая ненависть к богачам, которой сейчас пылал Жюльен, готова была вот-вот прорваться наружу. К счастью, г-н де Реналь позвал садовника и принялся вместе с ним загораживать колючими прутьями запретную тропинку через фруктовый сад. Жюльен не отвечал ни слова на все те любезности, которые расточались ему во время прогулки. Едва только г-н де Реналь удалился, как обе приятельницы, ссылаясь на усталость, взяли Жюльена с обеих сторон под руки.

Он шёл между этими двумя женщинами, раскрасневшимися от волнения и замешательства. Какой удивительный контраст представляла рядом с ними его высокомерная бледность, его мрачный, решительный вид! Он презирал этих женщин и все нежные чувства на свете.

«Будь у меня хоть пятьсот франков в год, — говорил он себе, — чтобы только хватило на учение! Эх, послал бы я его к чёрту!»

Погруженный в эти недобрые размышления, он едва удостаивал внимания любезности обеих подруг, а то немногое, что достигало его слуха, раздражало его, казалось лишённым смысла, вздорным, беспомощным — одним словом, бабьей болтовнёй.

Чтобы только говорить о чём-нибудь и как-то поддержать разговор, г-жа де Реналь между прочим упомянула о том, что муж её приехал сегодня из Верьера только потому, что купил у одного фермера кукурузную солому (кукурузной соломой в этих краях набивают матрацы).

— Муж сейчас уже не вернётся сюда, — добавила г-жа де Реналь. — Он позвал лакея и садовника, и теперь они втроём будут перетряхивать все матрацы в доме. Сегодня утром они набили все матрацы во втором этаже, а сейчас отправились в третий.

Жюльен переменился в лице; он как-то странно поглядел на г-жу де Реналь и, ускорив шаг, быстро увлёк её вперёд. Г-жа Дервиль не стала их догонять.

— Спасите меня, — сказал Жюльен г-же де Реналь. — Вы одна только можете это сделать. Вы ведь знаете, этот лакей до смерти ненавидит меня. Я должен вам признаться: у меня хранится портрет, он спрятан в матраце.

Услышав это, г-жа де Реналь внезапно побледнела.

— Только вы одна можете сейчас войти в мою комнату. Пошарьте как-нибудь незаметно в самом углу матраца, с той стороны, где окно, — вы нащупаете там маленькую коробочку: гладкая чёрная картонная коробочка.

— И в ней портрет? — вымолвила г-жа де Реналь, чувствуя, что у неё подкашиваются ноги.

Жюльен, заметив её убитый вид, тотчас воспользовался этим.

— У меня к вам ещё одна просьба: сделайте милость, сударыня, умоляю вас, не глядите на этот портрет — это моя тайна.

— Тайна? — шёпотом повторила г-жа де Реналь.

Но хотя она выросла среди спесивых людей, чванившихся своим богатством и не помышлявших ни о чём, кроме наживы, любовь, пробудившаяся в этой душе, уже научила её великодушию. Как ни жестоко она была уязвлена, она с самоотверженной готовностью стала расспрашивать Жюльена о кое-каких подробностях, которые ей было необходимо знать, чтобы выполнить его поручение.

— Хорошо, — сказала она, уходя, — значит, маленькая круглая коробочка, совсем гладкая, чёрная?

— Да, да, сударыня, — ответил Жюльен тем жёстким тоном, который появляется у людей в минуты опасности.

Бледная, точно приговорённая к смерти, она поднялась на третий этаж. В довершение ко всем этим нестерпимым мукам она вдруг почувствовала, что ей вот-вот сделается дурно; но сознание, что она должна помочь Жюльену, вернуло ей силы.

«Я во что бы то ни стало должна достать эту коробку», — сказала она себе.

Она услышала голос мужа, который разговаривал с лакеем как раз в комнате Жюльена. Но, на её счастье, они прошли в детскую. Она приподняла матрац и так стремительно засунула руку в солому, что исцарапала себе все пальцы. Но, хоть она и была очень чувствительна к боли, сейчас она её даже не заметила, так как в тот же момент нащупала гладкую поверхность коробочки. Она схватила её и выбежала из комнаты.

Едва только она избавилась от страха, что её застанет муж, как мысль об этой коробке привела её в такое смятение, что она на самом деле чуть было не лишилась чувств.

«Значит, Жюльен влюблён, и вот здесь, у меня в руках, портрет женщины, которую он любит».

Терзаясь всеми муками ревности, г-жа де Реналь в изнеможении опустилась на стул в передней, возле его двери. Её исключительное неведение помогло ей и на этот раз. Удивление, которое она сейчас испытывала, смягчало её муки. Вошёл Жюльен; он выхватил у неё из рук коробку и, не сказав ни слова, не поблагодарив, бросился к себе в комнату, быстро развёл огонь в камине и швырнул в него коробку. Он стоял бледный, уничтоженный; он сильно преувеличивал грозившую ему опасность.

«Портрет Наполеона, — говорил он себе, качая головой. — И его хранит у себя человек, выказывающий такую ненависть к узурпатору! И портрет этот находит господин де Реналь, лютый роялист, который к тому же так обозлён на меня! И надо же проявить такую неосторожность: сзади на портрете, прямо на белом картоне, строки, написанные моей рукой. И уж тут никаких сомнений быть не может: сразу ясно, что я перед ним преклоняюсь. Каждое моё излияние в любви помечено числом. И последнюю запись я сделал только позавчера».

«Так бы сразу и кончилась, погибла бы в один миг вся моя репутация, — говорил себе Жюльен, глядя, как пылает его коробочка. — А ведь моя репутация — это всё, что я имею: только этим я и живу... А какая это жизнь, боже мой!»

Час спустя, усталый и преисполненный жалости к самому себе, Жюльен совсем расчувствовался. Встретившись с г-жой де Реналь, он взял её руку, поднёс к своим губам и поцеловал с такой сердечностью, какой ему никогда не удавалось изобразить. Она вся вспыхнула от счастья и вдруг, чуть ли не в тот же миг, оттолкнула его в порыве ревности. Гордость Жюльена, ещё не оправившаяся от нанесённого ей недавно удара, лишила его теперь рассудка. Он увидел в г-же де Реналь только богатую даму и ничего более; он с презрением выпустил её руку и удалился. В глубоком раздумье пошёл он бродить по саду, и вскоре горькая усмешка искривила его губы.

«Разгуливаю спокойно, точно я сам себе хозяин. Не обращаю на детей никакого внимания и дождусь того, что мне опять придётся выслушивать унизительные попрёки господина де Реналя, — и он будет прав!»

И Жюльен побежал в детскую.

Младший мальчик, которого он очень любил, стал ласкаться к нему, и это немножко смягчило его горькие чувства.

«Этот меня ещё не презирает, — подумал он. Но тут же упрекнул себя за мягкосердие, решив, что это опять не что иное, как проявление слабости. — Эти дети ласкают меня так, как приласкали бы охотничью собаку, которую им купили вчера».