хотелось, чтобы все это было как-то улажено. Может, потом назначат дни, когда надо будет работать на государство, или придумают еще что-нибудь, чтобы люди могли снять с себя этот грех. Например, платить, как мы раньше платили церкви, подумал он и улыбнулся. Церковь умела управляться с грехами. Эта мысль понравилась ему, и он улыбался в темноте, когда подошел Роберт Джордан. Он подошел совсем тихо, и старик увидел его, когда он уже стоял у дерева.

— Hola, viejo, — шепотом сказал Роберт Джордан и хлопнул его по плечу. — Ну как, старик?

— Очень холодно, — сказал Ансельмо.

Фернандо остановился чуть поодаль от них, повернувшись спиной к ветру и снегу.

— Пошли, — все так же шепотом сказал Роберт Джордан. — Пошли в лагерь, там обогреешься. Просто преступление, что тебя здесь продержали столько времени.

— Вон свет, это у них, — показал Ансельмо.

— А где часовой?

— Его отсюда не видно. Он за поворотом.

— Ну и черт с ними, — сказал Роберт Джордан. — Расскажешь все, когда будем в лагере. Пошли, пошли.

— Подожди, я тебе покажу, — сказал Ансельмо.

— Утром все посмотрим, — сказал Роберт Джордан. — Вот, возьми, выпей.

Он протянул старику свою флягу. Ансельмо запрокинул голову и сделал глоток.

— Ух ты! — сказал он и вытер губы рукой. — Как огонь.

— Ну, — сказал в темноте Роберт Джордан, — пошли.

Стало уже так темно, что кругом ничего не было видно, кроме быстро мчавшихся снежных хлопьев и неподвижной черноты сосен. Фернандо стоял немного выше по склону. Полюбуйтесь на этот манекен, подумал Роберт Джордан. Пожалуй, его тоже надо угостить.

— Эй, Фернандо, — сказал он, подходя к нему. — Хочешь выпить?

— Нет, — сказал Фернандо. — Спасибо.

Это тебе спасибо, подумал Роберт Джордан. Какое счастье, что манекены не потребляют спиртного. У меня совсем немного осталось. Как же я рад видеть этого старика, подумал Роберт Джордан. Он посмотрел на Ансельмо, шагая рядом с ним вверх по склону, и опять хлопнул его по спине.

— Я рад тебя видеть, viejo, — сказал он ему. — Когда я не в духе, стоит мне только посмотреть на тебя, и сразу легче делается. Ну, пойдем, пойдем.

Они поднимались в гору сквозь метель.

— Возвращение в чертоги Пабло, — сказал Роберт Джордан. По-испански это прозвучало великолепно.

— El Palacio del Miedo, — сказал Ансельмо. — Чертоги Страха.

— Чертоги Бессилия, — подхватил Роберт Джордан.

— Какого бессилия? — спросил Фернандо.

— Это я так, — сказал Роберт Джордан. — Того самого.

— А почему? — спросил Фернандо.

— Кто его знает, — сказал Роберт Джордан. — В двух словах не расскажешь. Спроси Пилар. — Он обнял Ансельмо за плечи, притянул его к себе и крепко встряхнул. — Знаешь что? — сказал он. — Я рад тебя видеть. Ты даже представить себе не можешь, что это значит — в этой стране найти человека на том же самом месте, где его оставил. — Вот какое он чувствовал доверие и близость к нему, если решился сказать хоть слово против страны.

— Мне тоже приятно тебя видеть, — сказал Ансельмо. — Но я уже собирался уходить.

— Черта с два! — радостно сказал Роберт Джордан. — Ты замерз бы, а не ушел.

— Ну как там, наверху? — спросил Ансельмо.

— Замечательно, — сказал Роберт Джордан. — Все совершенно замечательно.

Он радовался той внезапной радостью, которая так редко выпадает на долю человека, которому приходится командовать в революционной армии; такая радость вспыхивает, когда видишь, что хотя бы один твой фланг держится крепко. Если бы оба фланга держались крепко, это было бы уж слишком, подумал он. Не знаю, кто бы мог вынести такое. А если разобраться в том, что такое фланг, любой фланг, то можно свести его к одному человеку. Да, к одному человеку. Не такая аксиома была ему нужна. Но этот человек — надежен. Один надежный человек. Ты будешь моим левым флангом, когда начнется бой, думал он. Говорить тебе об этом сейчас, пожалуй, не стоит. Бой будет очень короткий, думал он. Но и очень славный бой. Ну что ж, мне всегда хотелось самостоятельно провести хоть один бой. Я всегда находил погрешности в тех боях, где командовали другие, начиная с Азенкура и до наших дней. Свой собственный бой надо провести как следует. Это будет бой короткий, но безупречный. Если все сложится так, как оно должно сложиться по моим расчетам, то этот бой будет действительно безупречен.

— Нет, правда, — сказал он Ансельмо. — Я ужасно рад тебя видеть.

— И я рад видеть тебя, — сказал старик.

Сейчас, когда они взбирались по склону в темноте, и ветер дул им в спину, и их заносило снегом, Ансельмо уже не чувствовал себя одиноким. Он перестал чувствовать свое одиночество с той минуты, как Ingles хлопнул его по плечу. Ingles был веселый, довольный, они шутили друг с другом.

Ingles сказал, что все идет хорошо и тревожиться не о чем. Глоток абсента согрел Ансельмо, и ноги у него тоже начали согреваться от ходьбы.

— На дороге ничего особенного, — сказал он.

— Ладно, — ответил ему Ingles. — Покажешь мне, когда придем.

Ансельмо шел радостный, и ему было очень приятно думать, что он не покинул своего наблюдательного поста.

Если бы он вернулся в лагерь, ничего бы плохого в этом не было. Это был бы вполне разумный и правильный поступок, принимая во внимание обстоятельства, думал Роберт Джордан. Но он остался, выполняя приказ, думал Роберт Джордан. Выстоять на посту в такую снежную бурю. Это о многом говорит. Недаром по-немецки буря и атака называются одним и тем же словом — «Sturm». Я бы, конечно, мог подобрать еще одного-двоих, которые остались бы на посту. Конечно, мог бы. Интересно, остался бы Фернандо? Вполне вероятно. В конце концов, он сам вызвался проводить меня сюда. Ты думаешь, он остался бы? А как бы это было хорошо! Упорства у него хватит. Надо будет прощупать его. Интересно знать, о чем сейчас думает этот манекен.

— О чем ты думаешь, Фернандо? — спросил Роберт Джордан.

— А почему ты спрашиваешь?

— Из любопытства, — сказал Роберт Джордан. — Я очень любопытный.

— Я думаю об ужине, — сказал Фернандо.

— Любишь поесть?

— Да. Очень.

— А как ты находишь — Пилар стряпает вкусно?

— Так себе, — ответил Фернандо.

Прямо второй Кулидж, подумал Роберт Джордан. А все-таки мне кажется, что он бы остался.

Они медленно взбирались по склону сквозь метель.

— Эль Сордо был здесь, — сказала Пилар Роберту Джордану.

Они вошли с холода в дымное тепло пещеры, и женщина кивком подозвала Роберта Джордана к себе.

— Он пошел насчет лошадей.

— Хорошо. А мне он ничего не просил передать?

— Вот только то, что пойдет насчет лошадей.

— А как дела у нас?