помер раньше, чем я закреплю за собой право наследства. К тому же он мой: я хочу торжествовать, увидев моего отпрыска законным владельцем их поместий. Их дети будут наниматься к моему сыну обрабатывать за поденную плату землю своих отцов. Вот единственное побуждение, из-за которого я готов терпеть около себя этого щенка; я его презираю за то, каков он есть, и ненавижу его за те воспоминания, которые он оживляет! Побуждение единственное, но достаточное; мальчишке у меня ничего не грозит, и уход за ним будет такой же заботливый, каким твой господин окружил свою дочь. У меня приготовлена комната наверху, обставленная для него в наилучшем вкусе. И я нанял преподавателя ходить сюда три раза в неделю за двадцать миль, учить мальчишку всему, чему он только захочет учиться. Гэртону я приказал слушаться его. В самом деле, я все наладил, имея в виду сделать из него джентльмена, человека, стоящего выше тех, с кем он должен будет общаться. Но я сожалею, что он так мало заслуживает моих стараний. Если я ждал чего-то от судьбы, то лишь одного: найти в своем сыне достойный предмет для гордости, — а этот жалкий плакса с лицом, точно сыворотка, горько меня разочаровал.

Он еще не договорил, когда вернулся Джозеф с миской овсяной каши на молоке и поставил ее перед Линтоном, который брезгливо заерзал, глядя на простое деревенское блюдо, и заявил, что не может этого есть. Я видела, что старый слуга в большой мере разделяет презрение своего хозяина к ребенку, хоть и вынужден хоронить свои чувства в душе, потому что Хитклиф требовал от подчиненных почтения к своему сыну.

— Не можете этого есть? — повторил он, глядя Линтону в лицо и понизив голос до шепота из страха, что его подслушают. — Но мастер Гэртон, когда был маленьким, не ел ничего другого, а что тоже было для него, то, мне думается, тоже и для вас!

— Я не стану этого есть! — возразил с раздражением Линтон. — Уберите.

Джозеф в негодовании схватил миску и принес ее нам.

— Что же это, скажете, тухлое, что ли? — спросил он, ткнув миску Хитклифу под нос.

— Почему тухлое? — сказал Хитклиф.

— Да вот, — ответил Джозеф, — наш неженка говорит, что не может этого есть. Все, скажу я, идет, как по писаному! Его мать была такая же — мы все были, поди, слишком грязны, чтобы сеять пшеницу на хлеб для нее.

— Не упоминай при мне о его матери, — сказал сердито хозяин. — Дай ему что-нибудь такое, что он может есть, вот и все. Чем его обычно кормили, Нел?

Я посоветовала напоить мальчика кипяченым молоком или чаем, и ключнице велено было приготовить что нужно. Вот и хорошо, раздумывала я, эгоизм отца, пожалуй, пойдет сыну на пользу. Хитклиф видит, что мальчик хрупкого сложения, значит, надобно обращаться с ним сносно. Мистер Эдгар успокоится, когда я ему сообщу, какой поворот приняла прихоть Хитклифа. И, не найдя предлога оставаться дольше, я потихоньку ушла, покуда Линтон был занят тем, что боязливо отклонял дружелюбное заигрывание одной из овчарок. Но он слишком был настороже, и мне не удалось обмануть его: едва притворив за собою дверь, я услышала всхлипывание и отчаянный, настойчивый крик:

— Не уходите от меня! Я тут не останусь! Не останусь!

Затем поднялась и упала задвижка: Линтону не дали убежать. Я вскочила на Минни и пустила ее рысцой. На этом кончилась моя недолгая опека.

Трудно пришлось нам в тот день с маленькой Кэти: она встала веселая в жажде увидеть братца и встретила весть о его отъезде такими жаркими слезами и жалобами, что Эдгар должен был сам успокоить ее, подтвердив, что мальчик скоро вернется. Он, однако, добавил: «…если мне удастся забрать его», а на это не было надежды. Обещание слабо ее утешило, но время оказалось сильней. И хотя она, бывало, нет- нет, а спросит у отца, когда же приедет Линтон, — прежде чем девочка снова увиделась с ним, его черты настолько потускнели в ее памяти, что она его не узнала.

Когда мне случалось встретиться в Гиммертоне с ключницей мистера Хитклифа, я спрашивала всякий раз, как поживает их молодой господин, потому что юный Линтон жил почти таким же затворником, как и Кэтрин, и его никогда никто не видел. Со слов ключницы я знала, что он по-прежнему слаб здоровьем и в тягость всем домашним. Она говорила, что мистер Хитклиф относится к нему, как видно, все так же неприязненно — и даже хуже, хоть и старается это скрывать; даже звук его голоса ему противен, и он просто не может просидеть в одной комнате с сыном несколько минут кряду. Разговаривают они друг с другом редко: Линтон учит уроки и проводит вечера в маленькой комнате, которая называется у них гостиной; а то лежит весь день в постели, потому что он постоянно простуживается — вечно у него насморк, и кашель, и недомогание, и всяческие боли.

— Сроду я не видела никого трусливей его, — добавила женщина. — И никого, кто бы так заботился о себе самом. Если я чуть подольше вечером оставлю открытым окно, он уж тут как тут: ох, ночной воздух его убьет! И среди лета — нужно, не нужно — разводи ему огонь; Джозеф трубку закурит, так это отрава. И подавай ему сласти, и лакомства, и молока — молока без конца, — а до нас ему и дела нет, чем пробавляемся мы зимой. Закутается в меховой плащ, сядет в свое кресло у камина, и грей ему весь день на углях чай с гренками или что-нибудь другое, что он любит; а если Гэртон сжалится и придет поразвлечь его — Гэртон, хоть и груб, да сердцем не злобен, — то уж, будьте уверены, разойдутся они на том, что один заругается, а другой заплачет. Я думаю, не будь ему Линтон сыном, хозяин был бы очень рад, если б Гэртон избил бездельника до полусмерти; уж он, наверно, не стерпел бы и выставил его за порог, знай он хоть наполовину, как этот Линтон нянчится со своей особой. Но хозяину такое искушение не грозит: сам он никогда не заходит в гостиную, а если Линтон начинает при нем свои штучки в доме, он тут же отсылает мальчишку наверх.

По этим рассказам я угадывала, что мистер Хитклиф, не находя ни в ком сочувствия, сделался неприятным и эгоистичным, если только не был он таким спервоначалу. И мой интерес к нему, естественно, ослабел, хотя во мне еще не заглохла обида, что мы потеряли его, и сожаление, что его не оставили у нас. Мистер Эдгар поощрял меня в моих стараниях побольше разузнать о мальчике. По-моему, он много думал о племяннике и готов был пойти на некоторый риск, чтоб увидеть его. Однажды он попросил меня справиться у ключницы, ходит ли когда-нибудь Линтон в деревню. Та ответила, что он только два раза ездил туда верхом, в сопровождении отца; и оба раза он потом кис три или четыре дня, уверяя, что поездка слишком его утомила. Эта ключница ушла от них, если память мне не изменяет, через два года после появления в доме маленького Линтона; ее сменила другая, с которой я тогда не была знакома. Она живет у них до сих пор.

Дни шли на Мызе своей прежней отрадной чередой, пока мисс Кэти не исполнилось шестнадцать лет. В день ее рождения мы никогда не устраивали никаких увеселений, потому что он совпадал с годовщиной смерти моей госпожи. Мистер Эдгар неизменно проводил этот день один в библиотеке, а когда смеркалось, выходил пройтись и шел на Гиммертонское кладбище, где нередко просиживал за полночь, так что Кэтрин предоставляли самой искать развлечений. В тот год на двадцатое марта выдался погожий весенний день, и когда Эдгар ушел, молодая госпожа спустилась ко мне, одетая для прогулки, и попросила пройтись с нею немного по полям: отец позволяет с условием, что мы далеко не забредем и вернемся через час.

— Так что поторопись, Эллен! — закричала она. — Знаешь, куда мы пойдем? Туда, где устроилась колония тетеревов: я хочу посмотреть, свили они уже гнезда или нет.

— Но это ж, верно, очень далеко, — возразила я, — они не вьют своих гнезд на краю поля.

— Да нет же, — сказала она, — мы с папой ходили туда, это совсем близко.

Я надела шляпку и пошла не раздумывая. Кэти убегала вперед и возвращалась ко мне, и опять убегала, как молоденькая борзая; и сперва я с большим удовольствием прислушивалась к пению жаворонков, то близкому, то далекому, и любовалась мягким и теплым светом вечернего солнца. Я смотрела на нее, на мою баловницу и прелесть мою, на золотые кольца ее кудрей, развевавшиеся у нее за спиной, на ее румяную щечку, нежную и чистую в своем цвету, точно дикая роза, и на ее глаза, лучившиеся безоблачной радостью. Она была в те дни счастливым созданием и просто ангелом. Жаль, что она не могла довольствоваться этим счастьем.

— Но где же ваши тетерева, мисс Кэти? — спрашивала я. — Уж пора бы нам дойди до них: ограда парка далеко позади.

А у нее все один ответ:

— Немного подальше — совсем немного, Эллен! Вот взойдем на тот пригорок, пересечем ложок, и пока