было считать, что пару дней назад, после очной ставки с Шахминым, а затем и с Марусиным, и бывший начальник таможни «Казимовская», и его бывший зам начали наконец более-менее сотрудничать со следствием, хотя и крайне неохотно.

Допросы Турецкий и Анисимов вели по очереди, буквально каждую деталь из подозреваемых приходилось тянуть клещами, но убийство Познеева было уже фактически доказано: первым под давлением улик и свидетельских показаний сдался Виктор Зеленин-Собко, соответственно сдав и своего хозяина по кличке Непотопляемый, которая в данной ситуации уже звучала как насмешка.

По-прежнему никаких показаний, равно как и улик, не было против Катка: Шахмин за своего дружка, едва не отправившего его на тот свет (в чем ни Турецкий, ни Анисимов не сомневались), стоял намертво.

Оба следователя ощущали, вероятно, в равной мере усталость, но, как с грустью отметил Александр Борисович, Анисимов по молодости лет переносил ее гораздо легче.

Приглашение им Турецкого в «Александра Сергеевича» явилось посреди рабочих будней полной неожиданностью для Саши, размышлявшего в данный момент, по какой такой-сякой засекреченной надобности тот организовал им столь шикарные условия для внеслужебного разговора… Последнее, что Турецкий мог предположить, — полковник пригласил его в ресторан «просто так», от щедроты душевной…

— Ну что, Михаил Иванович, — произнес Саша, слегка пригубив горьковатый аперитив. — Мы с вами вчера не виделись. Есть какие-то зацепки по Катку?..

— Ни единой, — слегка поморщился Анисимов. — Неужели вы полагаете, что я бы это от вас утаил?

— А как насчет того, что все-таки утаиваете? — усмехнулся Турецкий. И поймав недоуменный взгляд полковника, пояснил: — Я имею в виду, поймали вы своего «крота»?..

Вопреки ожиданиям, Михаил не стал делать вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Да какой он крот… — махнул полковник рукой и неожиданно зло скрипнул зубами. — Моя бы воля, я б его…

Он не договорил и отхлебнул из своего бокала. Турецкий пристально посмотрел на коллегу и развивать тему дальше не стал: и так все было ясно… Судя по всему, человек, сливавший информацию бандитам, на вычисление которого Анисимов — не говоря о его коллегах из СБ — потратил немало сил, отделался легким испугом… Что-нибудь вроде «превышение служебных обязанностей»? Оставалось лишь надеяться, что из органов он все-таки вылетел…

— Значит, — резюмировал Александр Борисович, — прищучить Катка на сей раз нам вряд ли удастся… Грустно жить на этом свете, господа…

Анисимов мрачно допил свою порцию аперитива и, дождавшись, когда официант поставит перед ними просторное блюдо со свежими овощами и удалится, мотнул головой, отгоняя свои скверные мысли.

— Собственно говоря, — серьезно произнес он, — я ведь вас, Александр Борисович, не просто пообедать пригласил, еще и разговор к вам есть…

— Я так и понял, — кивнул, улыбнувшись, Турецкий. — И давайте, чтобы не портить удовольствие от нашего обеда, сразу же и поговорим. Вы, как я обратил внимание, большой мастер краткости, которая, как известно, сестра таланта…

— Благодарю вас… — Анисимов впервые за все время тоже улыбнулся, правда, по-прежнему не слишком весело. — Да, собственно говоря, тут долго говорить в любом случае не придется… У моего начальства к вам один-единственный вопрос: скажите, Александр Борисович, что вы ответили бы, если б вам предложили перейти… в наше ведомство?.. На самых благоприятных условиях…

— Что-что?.. — Ожидавший чего угодно, но только не того, что он услышал, Александр Борисович Турецкий только чудом не подавился последним глотком своего аперитива. — Вы… это серьезно?!

— Не я — мое начальство, — мягко напомнил Анисимов. — Что касается меня, я, простите, ваш ответ и так знаю… Или нет?..

Некоторое время Саша Турецкий продолжал, вытаращив глаза, смотреть на Михаила Ивановича, а потом он наконец расхохотался — искренне, от всей души и почти до слез.

— Ну, вы молодец! — произнес он, отсмеявшись, и бодро воткнул вилку в блюдо с овощами, ухитрившись подцепить сразу помидор и листок салата. — А начальство ваше — великие фантазеры… Надеюсь, вы не предложите мне подумать и дать окончательный ответ в конце обеда?..

— Ну что вы! — серьезно заверил его полковник Анисимов. — До подобной пошлости я никогда не опушусь… Как вам аперитив?

— Совсем неплохо! — ответил развеселившийся Александр Борисович. — В нем явно присутствует коньяк, а для меня это уже знак качества.

«Ну и посмеемся мы сегодня с Костей Меркуловым!.. — подумал про себя следователь Турецкий. — Заодно припомнит шеф, кто у него лучший следак, которого, несмотря на солидный, прямо скажем, возраст столь серьезные люди даже сманить пытаются… Ха!..»

И в этот момент Александр Борисович вопреки мысли о «солидном возрасте» вдруг почувствовал, что вся усталость, навалившаяся в последние дни, вдруг словно куда-то испарилась. А главное, ему вдруг и впрямь захотелось есть — захотелось просто зверски!

Как в те годы, когда он, будучи студентом юрфака, вечно полуголодным, бегал по ночам вместе с однокурсниками на Казанский, на «Москву-Сортировочную», где всегда можно было подработать пару десяток к тощенькой стипендии, разгружая застоявшиеся вагоны с кубинским сахарным песком…

…В тот момент, когда оба следователя приступили в «Александре Сергеевиче» ко второму блюду, и впрямь оказавшемуся отменным, в особняке Евгения Адамовича Катальникова происходило, возможно, и не слишком значимое, но все же событие. В просторном кабинете погибшего Башкира сам Каток лично приказал собраться всей имевшейся в данный момент в наличии охране.

Подтянувшиеся туда парни вели себя молчаливо, настороженно поглядывая на хозяина и на невысокого широкоплечего типа, сидевшего рядом с Катальниковым за столом покойного Иванова.

Евгений Адамович обвел взглядом всю команду, удовлетворенно отметив, что здоровенные оглоеды дружно опускают под прицелом его глаз свои круглые, как шары, башки, и представил, наконец, незнакомца:

— Ну-с, прошу любить и жаловать — ваш новый начальник, Юрьев Кирилл Петрович! — И, усмехнувшись, добавил: — Подполковник органов государственной безопасности, ныне бывший… Имя все запомнили? Вот и отлично!..

Юрьев, даже не шевельнувшийся во время краткой речи Катка, молча, исподлобья разглядывал новых подчиненных. Евгений Адамович косо глянул на него, еще раз ухмыльнулся и встал из-за стола.

— После того как познакомитесь с моими героями, Кирилл Петрович, — сказал он, — жду вас у себя в кабинете на втором этаже.

И пройдя сквозь поспешно расступившуюся толпу охранников, вышел из комнаты, небрежно хлопнув дверью.

Юрьев поднялся к своему новому начальству (слово «хозяин» он пока что не употреблял) минут через сорок. Катка он застал переодевшимся в костюм для выхода, но при этом задумчиво сидевшим за компьютером.

— Проходи-проходи, я сейчас… — не обратил внимания Катальников на попытку подполковника доложиться по привычной для него форме. И еще какое-то время пощелкал мышкой, делая что-то на экране.

Наконец хозяин перевел взгляд на своего нового начальника охраны и удивленно поднял брови:

— Ты все еще стоишь? Я же сказал — проходи! Значит — садись… Вот так! И сразу же — к делу… Речь пойдет, если ты еще не догадался сам, об адвокате… О Бобе Шахмине… Ты говоришь, он — где?..

— Лефортово, — коротко ответил Юрьев.

— А-а-а… Ну, для меня это значения не имеет… — Каток тяжко вздохнул, встал из-за стола, подошел к жарко полыхавшему камину, взял в руки стоявшие возле него щипцы и поворошил дрова — просто так, без всякой надобности…

— А имеет значение совсем другое: максимум через три дня, два из которых выходные, в Лефортово