Как сказать... Отцы шума не любят.

Дорого будет стоить, Алик.

Не дороже того, что мы теряем.

Поговорить можно.

Поговори. Но после шухера.

Большой шухер будет. Чует мое сердце.

Подождем, — решил Городецкий, булькнул ко­ньяку в рюмки. — За то, что живы! Будь здоров!

Утром следующего дня, на глазах ошеломленных москвичей, в упор была расстреляна из автоматов ма­шина марки «ауди» с четырьмя парнями Бурята. Трое скончались мгновенно, четвертого увезли в клинику Склифософского. «Молоденькие-то какие, Господи- и...» — часто крестясь, бормотала какая-то бабка. «Раз­борка, — мрачно вымолвил стоявший рядом мужчи­на. — Так им, сукам, и надо!»

Бурят отнесся к трагедии спокойно, даже смиренно. «Антоша, прикажи ребяткам уйти из курятников. На­сиделись». — «Понял!» — «Хозяевам скажешь, чтобы платили азерам. Сомлел Ваня! Понос прошиб». — «По­нял!» — «И последнее. Мне необходимо знать каждый шаг Тофика. Баксов не жалей». — «Понял», — в третий раз повторил Антон, но уже довольно тускло. «Езжай».

Понаехавшие боевики Тофика были немало удивле­ны, когда, решительные и готовые на все, врывались они в казино и обнаруживали лишь улыбающихся вла­дельцев, официантов, франтоватых крупье и подобост­растных швейцаров. «Где эти шакалы?! — сверкал гла­зищами Джалал Мамед-оглы. Но «шакалов» и след простыл. Их не оказалось ни в одном казино, ни в одной гостинице, ни в одном ночном клубе. Помощ­ник Тофика ликовал, но самого Тофика взяло большое смущение. «Не похоже на Бурята, — частенько повто­рял он. — Не похоже. Не такой он человек. Говорить только на своем, родном языке. Поняли?» Но у Анто­на Маевского нашлись и знатоки азербайджанского. Денно и нощно прослушивали они азиатскую тарабар­щину, переданную через крохотные американские «жучки», которыми Антон щедро снабдил сговорчи­вых людишек из казино и ресторанов, тем более что людишки эти рисковали небесплатно. Прошла неде­ля, повалила другая. Снова запахло в злачных местах «травками», повеселели боевички, расправили крылыш­ки. Ваня терпеливо ждал. И он дождался. Знатоки отработали свой хлеб с маслом. В один из вечеров к Буряту ворвался возбужденный Антон. «Клюнуло! То ли сходняк, то ли сабантуй какой!» — «Где?» — «В квартире Джалала!» — «Когда?» — «Завтра в восемь!» — «Вот мы и дождались, Антоша, своего часа», — улыб­нулся Бурят.

Операция прошла без сучка и без задоринки. Бое­вики Бурята, рассредоточившись в разных местах воз­ле здания, где проживал Джалал, беспрепятственно пропустили в дом гостей, всю головку группировки Тофика Алиева, числом в пять человек, и ожидали лишь приказа для дальнейших действий. Бурят медлил, он ждал самого Тофика. Но ждал не только он. Томились в ожидании и гости, поглядывая на стол, богато устав­ленный закусками и бутылками с дорогим коньяком.

Подъехал! — раздался голос Сабира, стоящего на балконе.

Встретим шампанским! — предложил кто-то. За­хлопали пробки, полилось шампанское в высокие бока­лы. Все, как и положено при встрече с шефом, надели черные пиджаки, поправили галстуки, иные даже при­чесались. Рассчитав, что, пока шеф зайдет в подъезд, пока поднимется на лифте, пройдет не больше минуты, Джалал решил открыть дверь, не дожидаясь звонка. Гости прошли в просторный холл и, держа бокалы в руках, выстроились, словно на параде. Джалал распахнул дверь... Пятеро, стоявшие в холле, скошенные ав­томатными очередями, обливаясь кровью, рухнули все разом. Джалал, отброшенный дверью, успел вскочить, с диким ревом бросился в гостиную, где лежало ору­жие, но тут же и упал, прошитый пулями из трех ство­лов. Из лифта вышли Тофик и Ваня Бурят.

Убей меня, — сказал Тофик, глянув на окровав­ленные тела своих ближайших друзей.

Живи, — помолчав, ответил Бурят. — Если смо­жешь.

Убей, — повторил Тофик.

Подумай о живых. Срок — два часа. Мы уходим.

Хлопнула дверь, и Тофик остался наедине со свои­ми мертвыми товарищами.

Через два часа к подъездам дорогих злачных мест подкатили иномарки, из которых вышли парни, хоро­шо знакомые официантам и швейцарам. Заходили они в заведения, как к себе домой, уверенные, что встре­тят их если не цветами, то уж улыбками точно, пусть неискренними, заискивающими, но улыбками.

Лиле Федотовой не пришлось долго ломать голову над документами, изъятыми из фирмы Ефима Ароно­вича Фишкина. На память свою она никогда не обижалась и прекрасно помнила, что, будучи юрискон­сультом, не визировала бумаг ни по алмазным акци­ям, ни по судоремонтному заводу на Оке, а уж о подмосковных пионерских лагерях и говорить нечего. Но под документами-то стояла ее собственная подпись! И не на одном документе. Сколько она ни вглядыва­лась в буквы своей фамилии и знакомые закорючки, не могла ни к чему придраться, и если бы сейчас кто- либо спросил, точно ли она подписала бумаги, Лиля бы подтвердила. И она помчалась в криминалистичес­кую лабораторию. Экспертиза подтвердила фальшивость подписей, и Лиля помчалась к шефу, к Турецкому.

В кабинете, кроме хозяина, сидел Слава Грязнов.

И что? — просмотрев документы, спросил Ту­рецкий.

Хочу возбудить уголовное дело. Только что от экспертов-почерковедов. Подпись мне не принадлежит, за меня гады поработали — рисовали на документах мои подписи.

На кого? Я шлею в виду, против кого хочешь возбудить дело?

На вице-премьера.

Крутовато... Но возбуждай дело по факту зло­употреблений, а не против Стрельниковой, а не то ся­ дешь в лужу.

Почему?

Да потому что она вице-премьер! Разве не ясно? В таких случаях без решения генерального и премье­ра не обойтись!

Но должны же мы как-то шевелиться!

Не горячись, Лиля, — сказал Турецкий. — Не пришло еще время. Не пришло. И доказательств фак­ тически нет.

Как — нет? Дождемся, всю Россию с молотка купят, — понизила тон Лиля. — Взять эти же алмаз­ные акции. Не знаю, Бог, или какая-то другая выс­шая сила, или сама природа, не знаю, но кто-то идёт на помощь. В Архангельской, Новгородской областях, в Коми, в болотах, где лишь черти водятся, вдруг от­ крывают залежи алмазов. Да каких! Голубых! И что же? Половина акций на разработку алмазов у амери­ канских компаний, половина у воров типа Городецко­го и Фишкина!

Документик-то фирмы Фишкина, — глянув в бу­магу, сказал Грязнов. — А Фишкин, между прочим, срок отбывал за подделку денежных знаков.

Считаешь, его работа? — ткнул в подпись Ту­рецкий.

А для чего ему к варягам обращаться, если сам может?

Прихватишь?

Как скажешь.

На документах три подписи — Стрельниковой, Фишкина и Федотовой, — глянул на Лилю Турец­кий. — То бишь твоя. И доложу тебе, основная, право­вая, визирующая, предполагающая, как тебе извест­но, чистоту сделки.

Вы что, не слышали, Александр Борисович?

Предположим, возбудишь ты дело на вице-пре­мьера, — не обратив внимания на вопрос помощницы, продолжал Турецкий. — Что она предпримет? Пер­вое. Вообще на порог кабинета не пустит. Второе. По­ бежит к своему шефу, а он просто премьер, без всяких вице. А тот куда? Возможно, к своему шефу. Задета честь мундира... Тот указ спустит вниз, как раз к на­шему генеральному.

А она у них есть, честь-то? — угрюмо перебила Лиля.

Все объяснят. И про честь, и про мундир, — ус­покоил юриста второго класса Турецкий. — Понимать надо. А шеф премьера кто? Правильно. Президент. Поднимет палец, и где она, юрист, следователь второ­го класса, Федотова? Была — и нету. Поимей в виду и то, что полковник ФСБ Павлов большой друг госпожи вице-премьера, о чем ты могла легко догадаться, ког­да любовалась фотографиями... А у Павлова шефы — тоже шибко влиятельная публика. И третье. — Турец­кий на мгновение задумался. — Лучше помолчу. Вот