и удивленно поглядел на Турецкого.
— Александр Борисович? — И, подходя совсем вплотную, добавил по-свойски: — Саша, а ты чего тут делаешь? Нас, что ли, встречаешь? А мы вот за твоим подопечным… — Потом добавил негромко: — А местечко мы ему приготовили! Оближешься, но нашу хату не отыщешь.
— Где у вас телефон? — кинулся к «мерседесу» Турецкий.
Схватив трубку радиотелефона, срываясь пальцем, он не без труда набрал номер телефона жены Кочерги. Нет, к ней он не приезжал. Звонил?
— А как же! — совершенно не удивилась вопросу жена, Нина Васильевна. — Он меня, можно сказать, официально предупредил, что находится у своего приятеля Петренко…
— Идиот… — бессильно пробормотал Турецкий, уже понимая, что случилось самое непредвиденное и самое худшее.
— Не поняла? — переспросила жена Кочерги.
— Извините, я не вам… Ну, и что же произошло дальше?
— Ничего особенного, — спокойно продолжила Нина Васильевна. — Предупредил еще, что милиция к нему охрану приставляет, поэтому он появится не скоро… А потом, Александр Борисович, позвонили эти самые, из милиции, ну, которые охранять его должны, и я им сказала, что он их ждет у Петренко. Адрес тоже назвала, Виктор же ничего по этому поводу мне не сообщал… А что? Чего-нибудь не так?
— Все не так, — сказал Турецкий уже не в трубку, а Володе, который не спускал с него напряженного взгляда. Тупо осмотрев зачем-то антенну радиотелефона, Саша протянул трубку Яковлеву.
— Похоже, мы крепко опоздали? — тихо сказал он.
Турецкий лишь кивнул.
— Вот что, Володя, давай быстренько по своим каналам узнавай по адресу Кочерги на Большой Бронной телефон его соседки Лидии Зубовой.
Уже через минуту Турецкий разговаривал с соседкой, и от ее первых же слов тоска клещами сжала ему виски.
— Да ведь он же дома!.. С приятелями, что ли, какими приехал, я их голоса слышала. Да вы не вешайте трубку, я сейчас схожу к нему, кликну…
Он слышал, как застучали каблучки Зубовой по коридору, слышал стук по дереву и ее слова:
— Витя! Витя, тебя тут твой друг Александр Борисович спрашивает! Вить, ты что, спишь, что ли?
И следом:
— О-о-ой! О-о-ой! Ма-а-ма-а!
А они уже неслись под этот крик через всю Москву, к Садовому кольцу, потом — к Патриаршим прудам и вот, наконец, финиш — Большая Бронная. Конец пути. Конец жизни хорошего человека Виктора Антоновича со смешной фамилией Кочерга.
«Каюсь перед смертью. Это я по указке Санишвили подложил бомбу, убил С. Е. Алмазова и его приятеля, который мне незнаком. Не могу больше жить после этого. Прощайте. Мне нет прощения.
Висел он очень аккуратно, по всем «правилам» самоповешения, описанным в учебниках криминалистики и судебной медицины. И подпись на предсмертной записке — точно такая же, как на страницах протокола допроса. И на столе у двери, где стояли сейчас Турецкий с майором Володей Яковлевым, как положено, початая бутылка водки и стакан, под которым прощальное письмо. Подложено аккуратно.
Но Саша ничему этому не верил. Ни на миг не верил картинке, так ловко и убедительно нарисованной убийцами Виктора Антоновича. Правда, вопрос, насколько убедительно, еще предстоит выяснить медикам и криминалистам.
Майор снял ботинки и в носках подошел к повешенному.
— Так… доктор нам уже не поможет, — мрачно сообщил он, словно обращаясь к покойному, и вернулся к двери.
— Вызывай дежурную группу, Володя. И еще личная просьба к тебе…
— Слушаю, Александр Борисович, — почему-то снова перешел на официальный тон Володя.
— Пока бригада не приехала, сделай милость, допроси соседку…
— Нет вопроса, а… А ты что?
Турецкий поморщился от того, что, к сожалению, в данный момент ничего не может объяснить толком этому славному парню. Можно было бы, конечно, сказать ему, что перед ними наверняка имитация самоубийства и надо бы подойти к месту осмотра происшествия именно с этой точки зрения, но… Рано. Вместо этого он попросил Володю сообщить о случившемся его начальнику, то есть Юре Федорову, с тем чтобы тот, если сочтет нужным, позвонил Меркулову. Впрочем, с последним можно и не торопиться: ничего ж теперь не изменишь, а нервы надо иногда жалеть, даже когда они не твои, а начальства. Показалось, что Володя все прекрасно понял: не надо никуда торопиться. Тем более что явный провал в общей операции. Значит, хвастаться сейчас нечем, а по шее схлопотать всегда успеешь…
С тем Турецкий отбыл в направлении аэропорта Шереметьево. Оставалась последняя зацепка, имя которой было Геннадий. Или Гена. Изображенное на пальцах правой руки.
Время для посещения Шереметьева он, конечно, выбрал не самое удобное, середина воскресного дня — не лучшие часы для таксистов в аэропорту. Главные «денежные» рейсы прибывают по утрам. В середине дня наблюдается затишье. Поэтому, отыскав себе с трудом место для стоянки, Турецкий немного покемарил за рулем: устал, да и весь сегодняшний сон уложился в тридцать пять минут поездки на метро к Мефодьичу.
Когда он проснулся, перед зданием порта уже выстроилась вполне приличная вереница «такси» без всяких опознавательных знаков. А сами «таксисты» кучковались у входа, возле раздвижных прозрачных дверей в ожидании подходящих клиентов. Пора было выбираться в народ.
Вразвалочку, руки в карманах, в грязновской кепочке, сдвинутой на затылок, Турецкий подошел наугад к одному из «извозчиков» — молодому белобрысому пареньку в синей бейсбольной шапочке с надписью «Калифорния».
— Подкинешь в центр?
Белобрысый смачно сплюнул, глядя на свое отражение в стеклянной двери, и после продолжительной паузы, во время которой он, надо думать, размышлял: стоит или нет принимать предложение, лениво процедил:
— Валюта есть?
— Дойчемарки, — небрежно хмыкнул Саша и тоже сплюнул. — Сколько?
Но тут к «бейсболисту» подвалил некто усатый, что-то шепнул на ухо, и белобрысый тут же слинял, не успел Турецкий и глазом моргнуть.
— У тебе марки? — с наглым кавказским акцентом спросил новый «таксист» и посмотрел в упор выпуклыми блестящими глазами. — Па-ка-жи!
— А куда торопиться? — возразил Саша. — Вот встречу приятеля из Германии, у него и будут марки. А потом мы с ним в центр махнем. На Фрунзенскую, понял, друг любезный? А тебя, кстати, случайно не Геннадий зовут? — спросил просто так, может, он знает.
— Ага, — равнодушно махнул тот ладонью, отходя, — Хрынадый!
— Ну и хрен с тобой, — буркнул Турецкий себе под нос. Этот «товарищ» явно для душевной беседы не подходил.
Погуляв вдоль фасада зала «прилета», он выбрал в ряду стоящих автомобилей один, за рулем которого сидел определенно таксист, и со стажем. Это был солидный дядька, который читал «Литературную газету». Подошел к его открытому окну.
