мучаюсь всю жизнь!..

Сдержать смех его пациенту стоило немалых усилий, однако он все-таки нашелся:

– Готов стать хоть Михаилом Юрьевичем Лермонтовым в обмен на то, чтобы вновь подняться на ноги... Послушайте, доктор, судя по всему, вы пришли сказать мне кое-что не вполне оптимистичное...

– Почему вы так думаете?

– Интуиция... Даже могу предположить, что именно... Что-нибудь вроде того, что вот ходить-то я как раз и не буду, а? Или еще того хуже... Угадал?

Доктор вздохнул и, крякнув, уселся на стул.

– Александр Борисович, вы хоть отдаете себе отчет в том, что выход из комы всегда чудо?.. – Турецкий промолчал, пристально глядя на него. – Поэтому не советую вам искушать судьбу подобными предположениями!

– Александр Сергеевич, а давайте-ка поподробнее, идет?.. Мы ведь с вами не в яслях, верно?

Теперь умолк, нахмурившись, врач, тут же начав перебирать бумаги, которые принес с собой. А продолжил, не дождавшись его реакции, Турецкий:

– Поймите правильно: я не маленький мальчик, не трудный подросток, а вполне зрелый мужик, мне нужно знать правду, чтобы как-то спланировать свое дальнейшее существование.

Александр Сергеевич поднял наконец голову и пристально посмотрел на своего пациента:

– Вас успокоит, если я скажу, что ваши шансы пятьдесят на пятьдесят?.. Кстати, что за жуткий сувенирчик вы заполучили?

Турецкий усмехнулся: он действительно, едва увидев в дверях палаты доктора, почему-то тут же взял с тумбочки черного божка, оставленного ему Щеткиным, и теперь крутил его в пальцах, изредка поглядывая на странное украшение, словно оно чем-то невидимым и непонятным притягивало его к себе.

– Есть мнение, – серьезно сказал он, – что чудо моего воскрешения связано с этой штукой... Уж очень он напоминает какой-то древний оберег, правда не наш... Его, знаете ли, нашли на мне после взрыва, а откуда взялся, не знает никто, в том числе я сам... Хотя что-то такое эдакое он мне напоминает, а вот что... Ничего, еще вспомню! Уродом он мне, во всяком случае, не кажется, вполне традиционная африканская рожа... Давайте-ка лучше вернемся к нашим баранам. Вопрос: так через сколько дней я смогу встать и пойти?..

– Как с вами трудно... – вздохнул врач и, подумав, достал из кармана халата рублевую монетку. – Вы уверены, что хорошо понимаете, что такое «пятьдесят на пятьдесят»? Вот смотрите...

Александр Сергеевич подкинул рубль в воздух и, дождавшись, когда монета упадет на пол, продолжил:

– Сейчас, например, выпал орел... Скажем, это у нас будет означать, что вы станете в недалеком будущем вполне здоровым человеком... Кидаем еще раз!

С некоторым усилием наклонившись, он поднял свой рубль и вновь подбросил его в воздух...

– Вот видите... Гм!.. Опять орел...

– Классно!.. – просиял Турецкий. – Получается, все мистические силы голосуют за меня! А вы говорите – жуткий сувенирчик... Нет, очень, судя по всему, полезный парень, хоть и не наш!..

– О господи! – Доктор невольно улыбнулся. – Наверное, женщины все-таки правы, полагая, что все мужчины – малые дети... Ладно, вы хотели правду. Так вот, контузия – это не то же самое, что травма. Так или иначе, но это поражение центральной нервной системы... Вот сейчас к вам вернулось сознание и ваш мозг взял командование над вашим телом, но не полностью: отдать команду ногам ходить он пока не в состоянии. И если вы начнете его насиловать, от ваших пятидесяти шансов под знаком орла может остаться только воспоминание...

– Что ж... – Турецкий нахмурился. – За правду спасибо. Во всяком случае, ваши пожелания я учту... Только, дорогой Александр Сергеевич, я скорее сдохну, чем буду лежать здесь, как баклажан в коробке, и ни хрена не делать... Извините.

– Я вас понимаю, – серьезно кивнул доктор, поднимаясь со стула. – И тем не менее постарайтесь хотя бы набраться терпения...

Александр Борисович молча кивнул и, дождавшись, когда врач покинет палату, снова уже куда пристальнее уставился на фигурку в своих руках.

«Ну... – пробормотал он, – а ты что скажешь?.. По-моему, упомянутая этим эскулапом центральная нервная система у меня функционирует вполне нормально... Так что давай действуй дальше в том же духе... И все-таки где я тебя мог видеть прежде, а?..»

В это же самое время за дверями палаты, в коридоре, с его лечащим врачом разговаривала Ирина Генриховна. Точнее, не с самым довольным видом выслушивала его рекомендации, касавшиеся, как полагала она сама, вовсе не медицинской сферы.

– Понимаете, – стараясь выглядеть как можно внушительнее, говорил доктор, – ваш супруг относится к той редкой категории людей, которым в такой ситуации покой почти что противопоказан. Ему необходимо общение как отвлекающий фактор...

– Но я и так здесь фактически живу! – обиженно произнесла Ирина. – Кроме того, я сама по профессии психолог и...

– Говорят, психологи, – мягко перебил ее врач, – в сложных ситуациях делаются куда беспомощнее своих клиентов, это чуть ли не один из признаков профессионализма. – Ирина Генриховна вспыхнула и прикусила губы. – Так что все-таки прислушайтесь ко мне: вашего мужа, как теперь говорят, достает изоляция от внешнего, привычного ему мира куда сильнее, чем наличие посетителей, которые будут приносить ему ту самую информацию, от которой вы его пытаетесь оградить... Кстати, гляньте-ка в конец коридора! По-моему, это как раз к Александру Борисовичу...

Ирина глянула и тут же побледнела:

– Да... Но этого человека я бы и так впустила... Со стороны лифтов в сторону палаты медленно, тяжелой походкой двигался генерал Грязнов... Вид у него был растерянный, как показалось Ирине Генриховне, он оглядывался по сторонам, всматриваясь в номера палат, почти затравленно, не замечая ни ее, ни доктора, умолкнувшего на полуслове.

– Слава, – тихо окликнула она, – это здесь! Вячеслав Иванович вздрогнул, услышав голос Ирины, и на мгновение остановился, ища ее глазами, потом продолжил свой путь – уже целенаправленно.

Они встретились молча и также молча обнялись, постояли немного на глазах притихшего Александра Сергеевича, потом она сама приоткрыла дверь палаты и тихонечко подтолкнула Грязнова в спину.

Проводив девушек на утреннюю пробежку, Георгий некоторое время стоял посреди мастерской, мрачно глядя в пол и явно не видя его. Наконец, слегка шевельнувшись, он поднял голову и перевел взгляд на черную фигуру, высившуюся в углу, медленно двинулся к ней и вскоре замер, совсем близко, неотрывно глядя теперь в лицо идола. Наконец он с усилием заговорил:

– Скажи мне, что я сделал не так? Я служу тебе верой и правдой много лет, почему ты оставил Майю?.. Не покидай меня, вернись... Я исполню твою волю до конца, я твой верный слуга, я твой преданный раб... Только вернись!..

Он зажмурился, сунул руку за пазуху, извлек наружу тяжелый каменный амулет – точную копию идола – и прижался к нему губами. И тут же по всему его телу молнией пробежала дрожь, болезненная, как электрический разряд... Он открыл глаза, улыбнулся:

– Спасибо тебе... – и добавил несколько слов на языке, почти непроизносимом.

Затем, круто развернувшись, Георгий уже совсем в другом настроении направился к старенькому холодильнику, стоявшему в дальнем от идола углу, заглянул туда и, убедившись, что еды для девочек на сегодня хватит, засобирался. Он и сам уже испытывал чувство голода и, зная это заранее, специально назначил встречу, время которой приближалось, в кафе по ту сторону парка.

До заведения было ходу ровно двенадцать минут, а вышел он с запасом. Он всегда приходил на встречу с этими людьми с запасом, поскольку не доверял им... Но никуда не денешься, это была необходимость. В наши дни дороже информации нет и не может быть ничего. Однако и переплачивать тем, кого считал обыкновенными паразитами, Георгий не собирался: не такие уж огромные деньги имелись в его распоряжении. Правда, сумму, которую он получал от квартирантов за большую, расположенную в центре квартиру, Георгий со следующего месяца собирался увеличить...

В кафе с невинным названием «Бабочка» было почти пусто: во-первых, час ранний, во-вторых, далеко