сложнее увернуться.

И тут Аор, наконец, сотворил нечто невообразимое.

Под потолком возникла серебристого цвета петля, которая, как лассо, закружилась над двумя оставшимися статуями.

Завидев ее, изваяния как будто встревожились и выставили против извивающейся ленты оружие. Но едва петля коснулась сабли и дротика, как те рассыпались в прах.

Тогда жуткие фигуры метнулись назад, к укрывавшим их нишам. Оттолкнувшись от пола, легко вспрыгнули на свои места и застыли, как ни в чем не бывало. Словно не они только что пытались убить людей.

Лента разорвалась на две части, каждая из которых превратилась в раскаленный шар. Фаерболы устремились к нишам. Две сине-алых вспышки, и ниши вновь опустели. Как тогда, когда пятеро исследователей только вошли в зал с колодцем.

Темный бог и серебристая богиня так и не пошевелились за все время недолгого боя. Лишь когда со всеми четырьмя их слугами было покончено, изваяния бесшумно спрятались в стену.

Когда в помещение ворвались автоматчики во главе с Дарикой, уже ничего, кроме обломков двух поверженных статуй да кровоточащих ссадин офицеров и чародеев, не указывало на то, что здесь произошел бой…

Усевшись на вросший в почву обломок скалы, Глеб наблюдал за жизнью лагеря.

На поляне разместилось управление рейдовой группы с отделением комендантского взвода.

Поляна была небольшой и находилась на северном, покатом склоне горы с вершиной, круто уходящей вверх и чем-то отдаленно напоминающей коренной зуб.

Гора поросла довольно густым по местным меркам лесом, но там, где они остановились, встречались лишь одиночные деревья и невысокие кусты.

Место для размещения временного лагеря было удобным: с трех сторон у самого обрыва росли кусты, на юге находилась небольшая рощица, за которой полосой шла каменная осыпь шириной около двухсот — трехсот метров, а за ней начинался густой лес. Это позволяло контролировать довольно большой участок проходящей внизу дороги и вести наблюдение за подходами к ней.

Камень, на котором сидел старший лейтенант, был приятно теплым. Растущее неподалеку дерево отбрасывало на него тень, а слабый ветерок уже не обжигал, а освежал.

Склон горы, где на самом краю обрыва разместился лагерь, изменился — тут словно поработали огромные кроты. На самых ровных участках появились каменные брустверы, бронемашины, взрыкивая, сгребали бульдозерными ножами землю.

Очень хотелось пить.

После завтрака Глеб позволил себе напиться лишь пару раз, сделав всего несколько глотков из фляги во время отдыха при восхождении на гору. Правда, он об этом пожалел буквально через несколько десятков шагов, когда весь покрылся потом, который моментально высох на лбу и впитался в одежду. Жажда стала мучить с утроенной силой. Больше подобного он себе уже не позволял, досадуя про себя, что забылся и поддался минутной слабости.

Вот ведь! Сам же страшно ругался, если видел кого-то часто прикладывающимся к фляге на марше, во время длительного пешего перехода или при рытье окопов на самом солнцепеке, объясняя это тем, что. начав потреблять воду в таких условиях, очень трудно будет потом заставить себя остановиться до тех пор, пока фляга не опустеет. Просил не забывать, что неизвестно когда вновь можно будет пополнить запас воды, а также то обстоятельство, что вместе с потом из организма выходят и соли, а из-за этого можно легко допиться и до теплового удара.

Достал флягу, прополоскал рот и сделал несколько маленьких глотков. Эх, припасть бы сейчас к ведру с колодезной водой и пить, пить, пить ее до полного удовлетворения, до ломоты в висках!

Но запас воды был мизерный — всего полуторалитровая фляга. Хоть пей ее всю сразу, хоть умывайся, хоть зубы чисть — больше нет и, судя по всему, пока не предвидится. Придется как-то приспосабливаться.

Мимо, тяжело топоча, прошло экспериментально-испытательное отделение — полдюжины ребят, вооруженных самоделками Бровченко и Бурова.

Прежде оружейная промышленность особого территориального образования не шла дальше отдельных опытов, вроде переделанных под стрельбу картечью и жаканами ракетниц или тяжелого ружья калибра 12,7 — под патрон ДШК, предназначенный для отстрела самых крупных и живучих нетварей. На этот раз мастера решили воспользоваться случаем, чтобы испытать в деле свои новые агрегаты. Отделение казалось немалой силой — два пулемета 0–7 (что значило Октябрьск, модель седьмого года), со стороны смотревшихся выдумкой какого-то безумного дизайнера из водопроводных труб и жестянок, плюс бивший на триста метров миномет калибром 50 мм, чья опорная плита напоминала сковородку (и при нем — четверка бойцов). А в придачу три автоматчика с тяжелыми и неуклюжими длинноствольными пистолет-пулеметами под девятимиллиметровый патрон от «Макарова» (которых был избыток). За основу был взят ППШ. Оружейники рассчитывали, что как изделие военного времени, он не потребует слишком сложного оборудования при копировании. Затея оказалась сложнее, чем планировалось, но все-таки с десяток ППШ-09 (тут же получивших за солидный вес ироническое прозвище — Папаша) Артмастерские выдали.

С пулеметами была вообще отдельная песня — ни старичка «максима», ни РПД в распоряжении землян не оказалось, так что при всем желании скопировать автоматику под патрон с закраиной (а только их можно было производить в нынешних условиях) было не с чего. После долгих попыток изобрести ее самим (с поправкой на доступные технологии), было решено подойти к проблеме с другой стороны.

— Если нельзя наладить производство нормальных патронов, будем делать ненормальные! — с усмешкой сказал по этому поводу Буров.

Вспомнив опыты века девятнадцатого — с их картонными и бумажными гильзами, оружейники выдали на-гора нечто и в самом деле оригинальное — пулеметный патрон калибра все тех же сакраментальных девять миллиметров, с литой медной пулей в толстостенной гильзе с канавкой. Фокус был в том, что гильза штамповалась из картона, вернее, папье-маше, вымоченного в растворе соли для несгораемости и сверх того пропитанного особым клеем, придающим твердость. (Использовали отходы неудачных опытов по производству бумаги.)

Клей, кстати, помогли сделать местные ремесленники, он у них шел на кожаные доспехи и луки. Штамповались эти гильзы в керамических разборных формах, сделанных лучшими гончарами Октябрьска. Вот под эти патроны и был спроектирован 0–7, и на испытаниях они вполне себе стреляли. Конечно, и заедало их, и ломались перекаленные возвратные пружины, но все равно начальство возлагало на задумку немалые надежды.