прошедшей охоте и не хвастал крепостью собственных мышц. Состав этой троицы оставался неизменен: Ловчий, Виола и я. Наши мысли выходили за рамки привычного круга: «охота — голод — добыча», каждого из нас терзали свои страсти, у нас были собственные цели и устремления, в отличие от остальных, которым хватало целей и устремлений их Королевы. Забавная троица, ничего не скажешь!
Ловчий, не слушая разговоров, писал что‑то в потрепанном кожаном блокноте (Неужели стихи? Как бы незаметно подсмотреть…), а Виола, забившись в угол, порой бросала на меня быстрые злые взгляды, видимо, надеясь, что один из них все же превратится в ядовитую змею и ужалит меня.
Обстановка казалась как раз подходящей для моих целей. Я встала и, мимоходом отметив, что Ловчий по‑прежнему пишет, а компания вампиров увлеченно обсуждает прошлые подвиги, неторопливым прогулочным шагом двинулась к Виоле.
Она поднялась мне навстречу. Я видела, что она боится меня каким‑то суеверным страхом. Страх проступал сквозь ее ненависть резкими движениями, мелькал, запрятанный глубоко‑глубоко в глазах.
И в ответ на этот страх, который я даже не столько видела, сколько чувствовала десятым чувством, в груди поднималась тяжелая мутная волна.
— Привет, — проговорила я одними губами. — Как славно, что ты заботишься о моем здоровье и устроила для меня этот факультативный урок физкультуры…
— О чем это ты? Не понимаю, — холодно ответила бывшая дочь владельца банка Карпушкина.
Все‑таки жаль, что ее театральная карьера осталась в области невозможного, — из Виолы вышла бы неплохая актриса.
Я люблю, когда умеют держать себя, но ненавижу, когда мне пытаются лгать.
— Пожалуйста, не скромничай, — улыбнулась я. — Думаю, прошлая тренировка в пещерах тоже целиком твоя заслуга. Спасибо, прекрасно размялась и теперь хочу отблагодарить тебя. Отплатить, так сказать, взаимностью. Добро пожаловать в волшебный мир сновидений!
С этими словами я схватила ее за руку и закрыла глаза, рывком утягивая бывшую одноклассницу вслед за собой, во тьму.
Темнота вокруг была вязкой и живой. Я чувствовала ее дыхание, а еще знала, что теперь она не причинит мне вреда. Мы теперь с ней заодно, мы с ней одной крови.
Я взглянула на Виолу. Она выглядела несколько иначе, чем в обычном мире, — испуганная потерявшаяся девочка. Вот вам и гордая школьная красавица! Готова спорить: у Виолы есть свои страхи, и я могу спустить их на нее, как охотничьих собак с цепи. Эге‑гей, мои красноухие собачки, спешите на запах свежей крови, посмотрите, какую я приготовила для вас жертву!
— Где я? Кто здесь?
В голосе Виолы страх. Он пьянит меня сильнее вина, больше, чем кровь.
«Уничтожим ее! Мы с тобой заодно!» — шепчет мне тьма. Я знаю это. Теперь мы с ней хорошо понимаем друг друга.
— Рада приветствовать тебя в своем мире, — говорю я Виоле, с удовлетворением отмечая, как вздрогнула она от звука моего голоса. — Не хочешь ли развлечься?
Я выпустила ее руку и отступила на шаг, позволяя подруге‑тьме вцепиться в Виолу зубами.
— Не уходи! Пожалуйста, не оставляй меня!
Виола тонула во тьме, как в трясине. Вот же они — ее страхи! Она боялась темноты и боялась остаться одна, вот отсюда все прихлебалы‑подружки и суперзвездное положение в классе. Все это, чтобы не показать, что она по‑прежнему маленькая испуганная девочка.
— Разве тебе не нравится?! — рассмеялась я.
Мой смех прокатился по округе гулким эхом и торжествующе замер где‑то вдали. Странно, я думала, тьма приглушает звуки.
Вокруг Виолы поднимались черные тени. Огромные, выше нее, они обступали ее со всех сторон, закрывая ее от моего взгляда, но я все равно стояла и смотрела. Кто там сказал, что нет напитка слаще, чем месть?…
— Полина!
Я вылетела из мира снов, как пробка из бутылки с шампанским, и снова оказалась в вагоне.
Вампиры прекратили хвастливые рассказы о собственных подвигах и теперь смотрели на меня, а прямо передо мной стоял Ловчий. Он тряс меня за плечи, и я заметила, что его желтые волчьи глаза побелели от ярости.
— Что ты сделала, гадкая девчонка?!
Ого! Гадкой девчонкой меня еще никто не называл.
— Ничего. А что случилось? — я, как прежде Виола, усиленно изображала непонимание, но то ли недоиграла, то ли переиграла: Ловчий буквально кипел от бешенства.
— Ты сейчас же отправишься обратно и вытащишь ее оттуда, куда затащила, — он кивнул в сторону обмякшего тела Виолы.
Я видела, как вздулись мышцы на его руках, а во рту показались клыки, и почти не сомневалась, что он доберется до моего горла прежде, чем я успею что‑либо предпринять. Оставалась только одна последняя попытка.
— А тебе‑то что? Ты ведь охраняешь меня! Зачем она тебе? — спросила я, избегая взгляда страшных глаз.
Он схватил меня за куртку и приподнял над уровнем пола.
— Это мое создание, и я не позволю кому‑либо распоряжаться им. Поняла, исключительная девочка?!
Увы, эту схватку я, кажется, проиграла. Какой позор! Я съежилась под обращенными на меня взглядами.
— Хорошо, если она так важна для тебя… — проговорила я делано беспечным голосом. — Поставь меня, пожалуйста, на ноги!
Ловчий, не говоря больше ни слова, опустил меня на пол. Как же он не вовремя!
А поезд все шел и шел…
Поезд все шел и шел… Перестукивались колеса. Товарняк мчался по направлению к Москве.
Отвернувшись от Полины, Ловчий прислонился спиной к стене вагона.
А ведь это уже было с ним когда‑то…
Перед ним расстилался странный пейзаж. Пустыня, изрытая ямами и воронками, с редкими размочаленными артиллерией деревьями. Где‑то далеко, правее слышались редкие взрывы и свист немецких снарядов.
Он усмехнулся. За три с лишним года войны обе стороны успели неплохо изучить друг друга и смертельно устать от всего этого. Оторвавшись от окуляров стереотрубы, он по шаткой деревянной лестнице спустился в теплую вонь блиндажа, который занимала его команда разведчиков.
Тускло коптила керосинка, сделанная из снарядной гильзы. Разведчики были при «деле»: несколько солдат резались в карты, унтер Голованов пытался заставить собачку Кайзера ходить по команде на задних лапах, кто‑то чистил трофейный пистолет.
Тем не менее при его появлении все встали. Он усмехнулся про себя: несмотря на развал и хаос в армии, его люди по‑прежнему соблюдали дисциплину. И это была только его заслуга.
— Ну, что там немец, вашбродь? — спросил Голованов таким тоном, каким в салонах обычно говорят о погоде.
— Опасается, подозревает чего‑то, сегодня вечером идем на ту сторону. Нужен «язык» перед наступлением. — Молодой офицер кивнул: — Вольно, ребята.
Только он успел снять шинель и опуститься на табурет, чтобы немного передохнуть, как послышался
