используя политическую карьеру мужа, а также собственные способности, добилась такого влияния в свете, каким обладали лишь очень немногие дамы. Кейн разговаривал с ней только однажды за все те годы, что жил в Лондоне. И сейчас, сделав глубокий вдох, он взялся за дверной молоток и энергично постучал.
Дверь открыл тот, кого Мел в последнее время считала монархом. Правда, человек этот был слишком коротконогий для русского царя, слишком высокий для Наполеона и слишком худой для того, чтобы походить на принца-регента или на Людовика XVIII.
Кейн приветствовал слугу чуть насмешливой улыбкой.
— Ее светлость дома? — спросил он.
Дворецкий взглянул на визитера с предельным высокомерием и осведомился:
— Могу я узнать, кто ее спрашивает?
Кейн пристально посмотрел ему в глаза.
— Полагаю, вам известно, кто я такой.
Слуга спорить не стал.
— Хорошо, я сейчас справлюсь, принимает ли ее светлость. — Резко развернувшись, он ушел, оставив гостя в холле.
Кейн же невольно вздохнул; он не был уверен в том, что величественная хозяйка дома соизволит принять его. Осмотревшись, он заметил на стене портрет двух молоденьких девушек в белоснежных платьях. То были леди Августа Моберли и ее младшая сестра Мария, то есть его, Кейна, мать.
Но его родительница, насколько он мог помнить, никогда не выглядела столь беззаботной, как эта девушка, играющая с маленькой пушистой собачонкой. Он знал, что ее постоянным компаньоном была вовсе не собачка, а молитвенник или том проповедей. Но когда-то в юности она была очень хорошенькая, и сейчас Кейну казалось, что он видел в ней, в ее характере какое-то сходство с Эстер. Однако художник подметил и недостаток в выражении ее лица — если сравнивать его с надменным выражением старшей сестры. Августа смотрела так, словно не могла дождаться, когда художник отложит кисть и оставит ее в покое. Кейн не слишком хорошо знал свою тетушку, но все же помнил: когда она изредка наносила визиты в Маркли-Чейз, он, тогда еще мальчишка, смотрел на нее с содроганием.
Бедная мать… Избавившись наконец от своей властной сестры, она попала под пяту столь же властного и жестокого мужа. Кейн нередко размышлял, есть ли смысл в том, чтобы попытаться договориться с ней. Вероятно, не стоило делать такие попытки. Во всяком случае, после последней их встречи, оставившей столь горький осадок. Наконец «монарх» вернулся и с явным неодобрением в голосе объявил, что ее светлость все-таки примет его. Ужасно нервничая, Кейн последовал за дворецким. Чувства у него были примерно такие же, как если бы он возвращался домой, к матери.
— Итак, племянничек, ты решил наконец навестить меня?
Леди Моберли не поднялась при его появлении — осталась сидеть в кресле с высокой, как у трона, спинкой; а ее высокий рост дополнялся темно-красной бархатной шляпой, из-под которой выглядывали седеющие волосы. Хозяйка приветствовала Кейна царственным мановением руки и энергичным кивком.
Отвесив низкий поклон, маркиз проговорил:
— Простите, мадам, за мое невнимание, но когда-то вы сказали, что не желаете больше меня видеть.
— Зачем бы мне видеться с развратным прожигателем жизни? — проворчала леди Моберли.
Кейн нахмурился и с некоторым раздражением ответил:
— Я вовсе не извиняюсь за свою жизнь.
— А следовало бы, — заявила леди Моберли. — В течение восьми лет ты общался с теми, кто не заслуживает ни малейшего уважения. Более того, в последние три года ты заполнил дом моей сестры весьма подозрительными субъектами, которых считаешь слугами. А женщины, посещающие тебя днем и ночью… Ох, мне страшно даже думать об этом!..
— Я даже не подозревал, что вы, миледи, настолько интересуетесь моими делами. Вы, должно быть, проводите время, глядя в окно через площадь?
— В этом нет нужды. Твои скандальные связи известны всему Лондону.
— Каких неизменных и узких взглядов вы придерживаетесь, миледи! Уверяю вас, в этом городе найдется немало людей, думающих обо мне совсем иначе.
Леди Моберли презрительно фыркнула, недвусмысленно давая понять, что она думает о мнении таких людей. Кейн же, все больше раздражаясь, продолжал:
— Мои друзья принимают меня таким, каков я есть, и я ценю их терпимость. — Маркиз прекрасно помнил, как эта женщина, его тетя, отвергла его, когда он, нищий и одинокий, пришел к ней в поисках помощи и поддержки — ему тогда было всего шестнадцать лет. — И если бы меня принимали в других домах, вероятно, у меня были бы и другие друзья, — добавил Кейн, немного помолчав.
— Я сказала тебе тогда, что ты можешь снова прийти, когда исправишься, — возразила леди Моберли.
Кейн отступил на несколько шагов и, сделав глубокий вдох, постарался успокоиться. Он ведь пришел сюда не для того, чтобы ссориться с тетушкой. И ради Эстер он должен был сдерживать свой гнев.
А леди Моберли пристально посмотрела на него и спросила:
— Так ты исправился?
— Пока нет, но надеюсь исправиться. Именно поэтому я и пришел к вам, тетя.
— Говори же. Я слушаю тебя.
Кейн несколько секунд молчал, не будучи уверен в том, что может довериться этой даме. Но зачем же он тогда пришел сюда?
Собравшись с духом, маркиз заявил:
— Эстер в Лондоне.
Хозяйка насторожилась.
— А моя сестра тоже здесь? — спросила она.
Кейн покачал головой:
— Думаю, что нет.
Тут тетушка вновь заговорила, и теперь в голосе ее зазвучали родственные интонации.
— Садись же, племянник. Расскажи мне все подробнее.
Она слушала очень внимательно, иногда переспрашивала, чтобы уточнить некоторые детали. Когда же услышала о намерении леди Чейз выдать дочь замуж за мистера Дичфилда, ноздри ее расширились, и стало ясно, что она едва сдерживает гнев.
Мысленно улыбнувшись, Кейн продолжил рассказ, а затем изложил свой план спасения сестры. Тетушка выслушала его и, одобрительно кивнув, заявила:
— Полагаю, ты прав. Знаешь, я всегда подозревала, что Мария… какая-то неуравновешенная. Так вот, теперь я абсолютно уверена в этом. Видишь ли, Кейн, — тетя впервые обратилась к нему по имени, — Мария была гораздо симпатичнее меня, и она сделана лучшую партию, вышла замуж за более богатого человека. Но поверь, я никогда ей не завидовала.
Кейн утвердительно кивнул, но что-то подсказывало ему, что тетя говорит лишь часть правды. Было ясно, что между сестрами существовал какой-то конфликт, смысла которого он не понимал. И вообще, дети старались не обращать внимания на напряженность между взрослыми.
Тетушка, казалось, о чем-то задумалась. Минуту-другую она молчала, потом вдруг резко поднялась на ноги и подошла к шнурку колокольчика. Дернув за него, она заявила:
— Нельзя терять времени. Мы должны немедленно начинать…
— Но с чего начинать? — спросил Кейн.
— С твоей реабилитации, разумеется. Мне нужен Кентиш.
— Кентиш — это ваш дворецкий, верно? Но что же вы, собственно, предлагаете? Я хотел бы узнать это сейчас.
Леди Моберли усмехнулась, потом проговорила:
— Прежде всего мы должны забрать мою племянницу из твоего дома. Ты говоришь, никто не знает, что она здесь? Что ж, очень хорошо. Она должна будет оставаться здесь до тех пор, пока мы не расчистим авгиевы конюшни, в которых ты обретаешься.
— Уверяю вас, мой дом вполне чист. Вы оскорбляете моих слуг, а они…