Ничего не поделаешь.

Глядит Ваньча: и Лукерья губами шевелит.

— Ты чего бормочешь?

— Заучиться хочу.

Десять лет стояла жизнь на одном месте.

Двадцать лет стояла на одном месте.

Думали: еще будет стоять пятьдесят, а она повернулась.

Куда пошла — никто сказать не может. И когда повернулась — никто сказать не может. В этот год или в тот.

Печи топятся, собаки лают. Все, как было. Поглядишь одним глазом — есть где-то чего-то, только руками не сразу нащупаешь.

Андрон в исполкоме думает.

— По доброй воле мужички не сломаются. Пиши!

Большая чернильница у секретаря. По старому режиму в год не испишешь чернила, теперь каждый день подливают.

Компания — лучше не выдумать…

Гришка Копчик с деревянной ногой — голь.

Яшка Мазла — голь.

Федька Бадыла — голь.

Наплевать! На то они и коммунистами называются — нет у них ничего. Как вот Мишка Потугин попал к этим людям? В молодой союз записался. А в молодом союзе вечеринки каждый день. Девки там, и парни там. Хорошо бы только девки — жены замужние украдкой заглядывают. Идет Ваньча в десять часов — ночь. Тут спят, там спят. Вообще как полагается в крестьянском сословье. Спят! Только в батюшкином дому на выструганных досках, взятых у Тихона на общую пользу, прыгают девки с парнями из молодого союза. Глядит Ваньча — и Лукерья там, покатывается со смеху.

Здорово рассердился Ваньча:

— Ты, Лукерья, не наводи меня на грех. Смирный я человек, сама знаешь. Выведешь из терпенья — плохо будет.

А она в темноте улыбается:

— Ладно тебе, Иван, ругаться. Я корову искала, гляжу — огонь.

— Смотри, корову. Принесешь ты мне теленка краснолобого. Наперед говорю.

Она бочком к нему прижимается!

— Иван, я сыграю разок.

Правильно сказано про бабу: кошка. Одной лапой царапает, другой зализывает. В которое ухо правду говорит? Надо будет поучить маленько за это.

Разыгралась молодая кровь у Прохоровой — не удержишь. Слова нерусские выучила от Андрона: культура, равноправие. Добро бы девки — жены замужние слушают. Добро бы молодые — старые через забор лезут. У Ерофея ли не баба? Золото! Елозит, бывало, Ерофей животом на печке, она ему ласково:

— Вставай, мужик, обедать пора.

Соберет на стол, опять ему ласково:

— Вставай, мужик, щи остынут.

Как за пазухой жил Ерофей. Думал, до смерти останется в таком положенье. Идет раз вечером, из трубы дымок вылезает. Хвалится себе Ерофей:

— С моей бабой можно жить. Дай бог каждому такую женщину.

Подходит к воротам, Анна из окошка торчит наполовину. Ну, что же? Торчит и торчит. Значит, дело есть, без дела не высунется. Вошел в избу — верно: печка топится и чугунок на лавке стоит.

— Анна, брось говорить!

— Погоди, мужик, некогда мне.

— Дрова прогорели. Слышишь, что ли?

Анна голову повернула чуть-чуть:

— Ох, мужик, воды у меня нет. Беги скорее!

Что-нибудь случилось.

Сроду баба не говорила таким языком.

Принес воды Ерофей, Анна руками всплеснула:

— Ох, мужик, изба у меня не метена. Подмахни на минуточку!

— А ты чего делала до этих пор?

— Да вот с Пашуркой Захаровой заговорилась. Собранье устраивают бабы насчет женского отдела и меня зовут прийти. Мети, Ерофей, мети!

Главная причина не в этом.

Можно и пол подмести, если жена захворает. Но хорошо ли мужику с веником пачкаться, когда баба в женский отдел торопится?

Сел на лавку Ерофей — под сиденьем горячо. Сел на другое место — еще горячее. Дымные стали глаза. Анна — в тумане, вся изба в тумане.

— Смеяться хочешь надо мной?

— Какой тут смех?

— Брось, пока не рассердился!

Тут и Анна стала не Анной.

— Ну, миленький мой Ерофей, я тоже не двужильная… Ночью тебя ублажай, днем за тобой ухаживай. Каких грехов наделала, чтобы отдыху не знать?

Слушает Ерофей, левая нога ходуном ходит.

Словно лихорадка бьет левую ногу.

— Вот он — женский отдел! Слетела одна гайка, теперь не удержишь.

Перевернулась земля другим боком.

Взошло солнышко с другой стороны.

Сенин-старик при смерти — причаститься негде.

Родила Евлаха Кондратьева — крестить некому.

Хороши порядки!

Тринадцать человек родила при старом режиме — такой заботы не было.

Злой ходит Никанор, Евлахин муж. Ленина ругает, Андрона ругает, всю коммуну ругает.

— Выдумали штучку!

Глядит в чулан — чугун большой. Целого поросенка посадишь.

— Неужто в чужое село скакать за попом? Сколько сдерет? Туда лошадь гнать, оттуда лошадь гнать. Сам окрещу.

Затопил печку, воды несет.