При помощи армейских сил, временно прикомандированных с берегов Янцзы, буквально за несколько месяцев построили новую заставу. озвели и главную крепость с внутренними двориками для таможни и складов, казармой и множеством оборонительных сооружений в случае осады. Стены сложили высокими, но все-таки они оказались не такими неприступными, как при старой заставе, где был удачно использован рельеф горной кручи. Древние мастера и воители, построившие старую заставу на горе, знали толк в фортификации, все предусмотрели.
А нынешние хоть и старались, но все-таки получилось не то. Не то и не так…
Может, еще и потому, что на старой заставе все было привычно, даже к ее недостаткам привыкли и уже не видели их, но всем казалось, что там намного надежней, удобней и вообще лучше.
Да, плохо, когда помимо твоей воли рушатся привычные, ставшие родными устои. Но, оказывается, хуже всего, когда переносят границы и заставы на них. И границы дозволенного и недозволенного.
Едва оставленная, старая застава быстро пришла в запустение, хотя там тоже установили постоянный пограничный пост, следящий за дальними подступами к границе.
Генерал Дин Хун, дослужив при новой заставе положенные годы, подал в шестьдесят лет в отставку, а для постоянного места жительства выбрал старую заставу, как уже было сказано, о чем и подал соответствующее прошение.
Командование с удовольствием исполнило его просьбу. Ему отвели лучшую часть строений заставы, отремонтировав их, и особо уважили, когда решили выделить ему двух денщиков, кучера и повара. Конечно, начальство было весьма заинтересовано в постоянном присутствии на таком стратегически важном направлении опытнейшего специалиста, который всегда может подстраховать своими советами действия новых назначенцев.
се понимали, что бывших пограничников не бывает, и потому за старым генералом была неофициально оставлена роль своего рода куратора пограничного округа, обязательного участника военного совета. И надо сказать, что это было весьма предусмотрительной мерой, вполне себя оправдавшей в тревожной, порой драматически напряженной жизни границы… Но речь об этом - потом, в свое время и в своем месте.
А пока старый пограничник, поселившись опять в давно обжитом обиходе, обрел наконец-то долгожданный покой, о каком мечтал уже многие годы. Он чувствовал, знал, что за полвека службы, пусть и частью его самого ставшей, родной, все-таки не на шутку устал. Подводило и безотказное раньше здоровье, старость брала свое.
Каждое утро он поднимался в одно и то же время, как заведено было во все годы, и вечерний отбой делал себе в положенный час, организм не хотел сбиваться с заданного давным-давно ритма. Два раза в неделю он сам себе устраивал привычные ночные дежурства. эти ночи он не то чтобы следил за дальними подступами, на это есть сторожевые посты с молодыми глазами и бодрыми головами, но думу жизни своей додумывал, для которой все не хватало времени. Теперь он вспоминал и пытался по-новому анализировать события минувших лет, как будто разбирал старые, позабытые было в кладовке вещи. Печально, но и по- своему интересно, восстанавливая в памяти прошлое, оживляя давно умершее, взглянуть на все это с высоты нынешних лет и опыта…
этой въедливой ночной работе памяти заново всплывает, проявляется множество забытых, неучтенных и вроде бы незначительных подробностей, которые иногда порядком-таки меняют твое прежнее представление о том или ином событии. И еще оказывается, что ничего не изъять из прошлого, как не вынуть кирпичей и камней из слитной кладки крепостной стены.
Как и ожидалось, отставка далась ему, переживалась тяжело. Конечно, можно даже не менять, сохранить привычный распорядок дня, с которым прожил всю сознательную жизнь, но само дело, суть дела из него уже изъята. И эту пустоту заполнить в первое время очень трудно. Но человек - тварь живучая и ко всему привыкающая…
Оставалось у отставного генерала одно - думать. И, к тому же, о тех вещах, о которых ратный человек и не мог раньше помышлять, не до того было. И хотя непривычно, да, но и не без интереса думалось.
Каждому свое
Но недолго пребывал он в пенсионном покое, поначалу казавшемся ему томительным бездельем и лишь понемногу начавшем заполняться иными, теперь уж стариковскими хлопотами.
Новость пришла в одно ничем не примечательное осеннее утро - причем весьма удивившая его, привыкшего вроде бы уже ничему не удивляться.
На имя старого пограничника прислали сообщение от главы местной администрации, что участок земли напротив старой крепости, где были разме-
щены бывшие казарма, тюрьма и некоторые хозяйственные постройки, продан некоему господину по фамилии Ю Джи.
Уже сам факт покупки выглядел по меньшей мере странным: зачем неведомому господину понадобилось приобретать это не только неблаговидное, но попросту непригодное для нормального существования место, каменистую тощую землю? Старая застава была расположена слишком высоко, на продуваемом всеми ветрами открытом плоскогорье, где почти ничего нельзя было вырастить. А старые постройки казармы и тюрьмы были в отвратительном состоянии.
Тут, несомненно, был некий подвох, который вскоре и раскрылся.
Ю Джи оказался не кем иным, как просто подставным лицом, через которого и была совершена сделка. Но кто бы мог догадаться, что настоящим хозяином окажется вездесущий проныра Чжан Чжень… Это было более чем удивительным! Неужели он мог затеять всю эту странную аферу только ради того, чтобы насолить старому противнику? На самом деле, зачем ему старая тюрьма - ему, оказавшемуся теперь одним из самых богатых людей округа, скупившему себе целые деревни с их землями, а в городах целые кварталы с торговыми рядами?! Говорили, что даже в Нанкине он купил себе большой дворец.
Но дело оказалось намного серьезнее простого намерения насолить. Старый прохиндей начал нешуточную перестройку в приобретенной части старой заставы, туда пригнали толпы строителей. начале поставлено было несколько высоченных зданий, но вокруг них даже забор не стали ставить, а те, что были, убрали. Старую же казарму и тюрьму не только не разобрали на кирпичи, но провели в них основательный ремонт, выдраили изнутри и снаружи.
скоре после постройки и ремонта в новые помещения въехало множество прислуги.
Следом пригнали табун отборных хунских лошадей, для которых в казарме соорудили конюшню.
А в один из дней приехал и сам хозяин. К великому удивлению всех, он поселился в тюрьме, где в былые времена многажды заключался по причине очередного нарушения границы.
Конечно, у богатого, достигшего возможности удовлетворить любое свое желание человека могут быть свои причуды и капризы. Но, имея дворец и поместья в наилучших, райских местах с великолепными садами и каналами, поселиться в горной, совершенно непригодной для нормального житья старой заставе, да еще в тюрьме, пусть и бывшей?!
Не только жизнь чудесит над нами, но и мы порой непозволительно чудим с нею, дерзим ей… Жить в тюрьме, утопая в показной роскоши, - да, насмешка над ней была тут несомненна.
При этом можно было подумать, что он все-таки малость тронулся головой. Но нет, старый пограничник со своей сторожевой башни несколько месяцев подряд пристально наблюдал за соседом и нашел, что все его действия в повседневном быту были весьма разумными, а хозяйственные задумки - крайне расчетливыми.
А тем временем жизнь шла своим чередом, у каждого своя.
Старый пограничник, даже имея немалые реальные возможности, никогда не допускал излишеств ни в чем, будь это повседневная еда, одежда или убранство, содержание дома. се у него было, как и прежде, в давно рассчитанном и привычном необходимом минимуме, и потому на взгляд со стороны его жизнь могла показаться скудной. Будничная еда его мало чем отличалась от солдатской кухни: то же пшено, реже рис и обычная, доступная по времени года зелень. Рыба, дичь или какая-нибудь иная живность - только по воскресеньям.
Зато у Чжан Чженя был вечный праздник. По крайней мере, так казалось со стороны. Обилию угощений соответствовало обилие гостей: уезжали одни, тут же прибывали другие. Каждый день котлы его были
