багровой облачной бахромы. На тонких мачтах фонарей покачивались гроздья света. Цепочка огней бежала по набережной в туман горизонта, повторяя плавный контур залива. Огюст втянул носом стылую солёную морось. Когда он в последний раз рисовал с натуры? И не вспомнить.
Деревянные плашки вместо ступеней, всхлип воды откуда-то снизу, набалдашник поручня. Пригибайте головы, господа, а то расшибёте свои плешивые макушки. Мазутный запашок грохочущих трапов, втиснутый в простенок гардероб, белые перчатки выхватили пальто из рук, номерок — сорок шесть, бесхребетное числишко! — нырнул в карман.
Игровой зал обернул Огюста мягким ватным шумом, ярким, но нежным освещением, отголосками сигарного дыма и дорогих духов. Лампы дробились на искры в украшениях дам, зелёные поля столов казались аэродромами фортуны. Откуда-то в руке возник бокал шампанского. Сухопарый бретонец за стеклом кассы паучьими лапками сплёл из ничего лоток с разноцветными фишками. Приятного вечера, месье!
В зале было на удивление многолюдно для середины недели и мёртвого сезона. Наверное, эти люди просто не знали, куда спрятаться от бесконечной непогоды — а потому нарядно оделись и отправились греться азартом.
Два стола с рулеткой — врата этого мира. Узкий салон, не обойдёшь ни на входе, ни на выходе. За одним, как и положено, — Пьер, лениво ставит на чёт-нечет. Уж точно не святой с ключами, да, вероятно, и не Пьер — скорее уж, Ибрагим, или какие там ещё могут быть имена?.. Поэтому — просто Пьер. Рослый, самоуверенный и, что немаловажно, способный носить костюм и галстук так, чтобы не походить на телохранителя или страхового агента. Главное, не улыбайся, Пьер — блеск золота во рту затмит твой лоск в один момент.
Огюст прошёл мимо. Короткий кивок в никуда — здравствуйте, господин наниматель, ваш специалист прибыл на рабочее место. Шампанское в правой, фишки в левой — весь инвентарь тут как тут. Рокочущий шарик, отплясав последние па, упокоился в лунке. Девятнадцать, чёрное. Никакое число, если задуматься. Не даёт подсказок. Увидит ли сегодня публика неуловимого гастролёра Везунчика, мастера большой торговли и хладнокровного блефа?
Пока что Везунчика не наблюдалось. В дальнем углу зала на блэк-джеке пустовало несколько мест, и Огюст занял свободное — лицом к залу. Приступим! Фишки пощёлкивали в лотке как спящие кастаньеты. Первая пара карт прилетела из рук крупье, клетчатые паруса фортуны.
В стародавние времена, когда Алжир уже перестал быть Францией, но Франция ещё не стала Алжиром, когда Сорбонна строила баррикады, а не бизнес-планы, когда любовь висела в воздухе сочными прозрачными пластами — режь от души, когда казалось, что острый карандаш в точной руке — это пропуск в мир волшебства и чудес, Огюст рисовал всё, что успевал поймать взглядом. Семнадцатилетний, дерзкий, самоуверенный — теперь таких и не делают, наверное. Сколько он тут нахватал бы картин! Даже в этой дурацкой кают-компании, раскрашенной под фешенебельность, обшитой кожей поверх кованых заклёпок, сплюснутой зашторенными иллюминаторами и навесным потолком. В тесной железной коробке тоже полно интересного — для опытного наблюдателя.
Вот соседка напротив — отшатывается от каждой приходящей карты: руки кольцом, приподнимает лист, заглядывает под низ, и тут же пытается отстраниться, отодвинуться от собственных рук, ключицы над щедрым вырезом открытого платья проступают на секунду и тотчас тонут вновь под тонкой кожей. Крупье: в начале каждой раздачи чуть сутулится — словно принимая боксёрскую стойку — и полетели-полетели, неслышно ложась на сукно, тузы-короли. Краснолицый толстяк за соседним столом, молитвенно сложив ладони, разговаривает с кубиками — такими лёгкими, маленькими, непоседливыми — тянет губы трубочкой, от непослушных костяшек можно чего-то добиться только лаской и уговором. За рулеткой шум и ажиотаж — золотозубый Пьер, оскалив-таки своё богатство, по-хозяйски подгребает к себе разноцветье выигрыша.
Дега задохнулся бы от зависти вместе со своими балеринами, сделай Огюст дюжину эскизов из того, что проистекало вокруг. Нервы, алчность, безрассудство, ирония, расчёт верный и расчёт ошибочный, флюиды игры, всплывающие к потолку как пузырьки шампанского — бери эту экспрессию голыми руками и клади на холст или на картон.
Но семнадцатилетнего мальчика здесь и в помине не было, а тот Огюст, что только что прикупил к семнадцати восемь, уже не очень годился для подобных грандиозных планов. Жизнь кипела вокруг — кипела и выкипала. Никем не пойманная и не запечатлённая.
Огюст пододвинул к крупье фишку на размен, и в этот момент у окошка кассы мелькнуло лицо. Неприметное, глазу зацепиться не за что: узкий подбородок, неубедительная седоватая бородка, очки без оправы на маленьком прямом носу. За годы игры Огюст перевидал столько народу, такой бесконечной карнавальной лентой мелькали перед ним игроки всех возрастов и цветов кожи, что в первые секунды он даже не осознал, что искомый объект перед ним. Клерк-госслужащий или не слишком даровитый бухгалтер, винтик мирового человекооборота без особых примет. Везунчик.
Ну, полный флэш-рояль! До сих пор Огюст оценивал вероятность данного события как микроскопическую — сколько казино от Гибралтара до Праги? От Генуи до Копенгагена? Застать гастролёра в довильской дыре — это как пятой картой получить туза в масть!
Это как ночной стук в дверь номера дрянного гаагского клоповника, а ты выхолощен и выжат, весь вечер не шла карта, в карманах одна паутина, и вообще непонятно, стоит ли в таком гадюшнике открывать невесть кому, потому что кроме шлюхи или пушера стучаться сюда решительно некому, но ты плетёшься вокруг несвежей постели, шаркая бумажными тапками, и предусмотрительно накидываешь цепочку, а из тёмной щели тебе в руку вползает пыльная радуга — тонкая стопка купюр по десять и двадцать пять гульденов.
И вот ты уже цедишь кюрасо в задрипанном баре отеля, кресельная пружина норовит ввинтиться тебе в задницу, и так трудно понять, что говорит развалившийся напротив качек с бульдожьей челюстью и соответствующим бульдожьим акцентом. Не потому, что в телевизоре над стойкой громко плещется дешёвый германский силикон — «ахт, ахт, зибен, драй», позвони мне, тебе одиноко, сколько там пфеннигов в минуту? — ага, «фир унд цванцихь», и без налогов, какая щедрость — и не потому, что ночной гость путает французские и немецкие слова, и даже не потому, что хруст купюр за пазухой отвлекает от разговора — нет, всё дело в абсурдности излагаемого предложения.
Да, Огюст был в предрождественскую ночь на Мирадо в частном покер-клубе. Да, такой проигрыш быстро не забывается.
Будто на четвереньках ползёшь против хода на детскую горку, и вот уже остаётся только ухватиться за поручень — а значит, встать из-за стола и сгрести фишки, — но тут что-то щёлкает в голове, ты забываешь о гравитации, отпускаешь сразу обе руки — пожалуй, ещё пару раздач, господа! — и подошвы начинают скользить по холодному, накатанному детскими штанами металлу, у-ух! — неуверенно поднимаешь ставку, у тебя каре на девятках, а делаешь вид, что от силы две пары, и сразу трое втягиваются в торговлю, ты ведёшь их вверх и вверх, сдвигая к центру стола разноцветные башенки из кружков, — а на самом деле уже катишься с горы на пузе, башмаками вперёд, не уцепиться! — и пора вскрыть неопределённость, вас осталось двое, он буравит тебя взглядом через стол, но вместо глаз — отблески чуть затемнённых стёкол, два светящихся штриха, и ты выкладываешь своих красоток, четыре буквы «Н», составленные из волшебных фруктов, красно-чёрное совершенство. — и вылетаешь коленками в пыль и мелкий гравий у подножия горки. Нервно усмехаешься — вот надо было лезть, а? — потому что соперник поправляет очки и начинает выкладывать по одной. Первой идёт десятка, за ней валет, дальше только хуже, ты уже знаешь это, дама прячется под королём, и конец! — жирная точка туза. Флэш-рояль!
Вы когда-нибудь вскрывались с флэш-роялем на руке, Пьер? Что? Как вы сказали? Лицо? Его лицо? Да, конечно. В общих чертах, но в целом — да. Хотя больше запомнились очки. А он сам как-то потерялся за ними, что ли.
Визитёр неожиданно нагнулся вперёд и вдруг улыбнулся, испустив зубами пару золотых бликов. Не желает ли херр Огюст. Не желает ли месье Огюст покататься по игровым заведениям? Не в смысле — сейчас, сегодня и здесь, а, скажем, начиная с завтрашнего вечера? Это как будто прямо работа такая — покататься. Поиграть за счёт нанимателя. В разумных пределах, конечно. Просто чтобы не выделяться. И выигрыш, если таковой случится, можно оставлять себе, возвращать деньги не нужно. Дорожные расходы, еда, питьё, ночлег — об этом не надо беспокоиться, всё будет включено. Цель одна — найти того самого, в очках. Для начала — узнать и показать, вот и вся работа.
