менее решительно отказывался от воды. Проснулись Буйкис с Беляевым.

И в этот момент в дверь постучали.

Все повскакали с мест. Вновь раздался стук.

— Хелло! — прокричал кто-то. — Есть ли здесь живые?

— Наши! — воскликнул Кент. — Это американцы!

Он заколотил в дверь руками.

— Ломайте ее, ребята, ломайте дверь! Здесь свои!

Раздался скрежет взламываемого замка. Дверь распахнулась. В подвал вошли два капрала. В течение нескольких минут в подвале творилось нечто невообразимое. Все кричали, перебивая друг друга и толкаясь, трясли руки американцам, смеялись и плакали. Джавадов выбежал из подвала.

— Кто вы такие? — спросил один из прибывших, молодой парень с военной медалью.

— Русские, друг, — ответил Островерхий.

Капрал расплылся в улыбке. Беляев, Буйкис, Кент тормошили солдат, расспрашивая о положении на фронтах. Капрал сообщил о капитуляции Германии.

— Повтори! — потребовал Кент.

— Русские взяли Берлин. Мы подперли с запада и соединились на Эльбе. Крышка захлопнулась. Конец войне!

Пономаренко закрыл глаза и присел на табурет.

Вбежал Джавадов с ведром воды. Кент зачерпнул кружку и поднес ее к губам капитана Пономаренко. Тот мгновенно осушил ее. Затем выпил еще и еще. С не меньшей жадностью утоляли жажду и другие обитатели карцера. Ведро быстро опустело. Островерхий вновь наполнил его.

— Кажется, мы пришли вовремя, — шепнул капрал товарищу.

— Здорово же досталось вам, — сказал солдат. — Но теперь все будет в порядке.

— Как у нас в Штатах, старина? — спросил Кент.

Капрал резко обернулся.

— Кто вы такой?

— Пилот с бомбардировщика. Как там Америка?

— О, — военный поднял палец, — сейчас за океаном бум, какого не знала история! Все сошли с ума. Янки решили помочь Европе… Самое время ехать к себе, в Алабаму. Вместе поедем, парень!

— Идет!

— Подойдите ко мне, — попросил Пономаренко. — И дайте вашу руку.

— Стоит ли?… Ваши сделали во сто раз больше!

— Верно, — воскликнул Кент, — во сто тысяч раз больше! Как, кстати, вас зовут?

— Хорпер… Стенли Хорпер, сэр…

— Так вот, Хорпер, мы голодны дьявольски!

Капрал смутился. В его машине — ничего съестного.

Они наткнулись на этот лагерь случайно. Быть может, русские потерпят до утра? Утром им привезут все.

Джавадов заявил, что лично он, став свободным, может терпеть. Но пусть капрал не забудет полоскания. Тут сержант выразительно щелкнул себя по горлу.

Хорпер ухмыльнулся и кивнул.

Буйкис попросил американца рассказать, как часто здесь ходят поезда и когда он, Буйкис, сможет вернуться на родину. Хорпер ответил, что поезда пока не ходят, но завтра приедут представители командования и все уладят. Несомненно, они будут отправлены домой немедленно.

Беляев попросил бумагу и карандаш, набросал на листке несколько слов и размашисто подписался. Он сказал, чтобы эту записку передали врачу. Если врач не сможет приехать, то пусть пришлет лекарства: здесь есть больные.

— Будет сделано, — сказал Хорпер. — Ведь вы тоже врач, сэр?

— Да, — задумчиво сказал Беляев, — кажется, я снова стану врачом…

Капрал постоял с минуту, переглянулся с товарищем и заявил, что должен ехать. Уже смеркается, а предстоит немалый путь. Быть может, американский пилот поедет с ними?

— Нет, — сказал Кент, — мы уедем отсюда вместе.

Хорпер объяснил, что охотно взял бы всех, но машина не вместит столько народа. Кент рассказал капралу о подвиге своих товарищей. Хорпер подошел к Пономаренко.

— Мы в долгу перед вами, сэр. Как, впрочем, все американцы в долгу перед русскими. И я еще хочу сказать…

— Говорите, — кивнул Кент, — говорите и не жалейте слов. Их у вас все равно не хватит, чтобы как следует отблагодарить этих людей.

— Да, мы в долгу. Но мы отдадим этот долг!

Пономаренко улыбнулся и сказал:

— Лично у меня правило: никогда не делать долгов. Верьте, это самое лучшее. Тогда не надо и расплачиваться.

— Браво, капитан, — воскликнул Кент. — Хорошо сказано.

Спутник капрала рассматривал могилу Мельникова.

— Что это такое? — спросил он.

Кент объяснил. Американцы обнажили головы и постояли в глубокой задумчивости.

На рассвете Джавадов вышел из подвала. Было тихо. Едва тянул ветерок. Болото еще только просыпалось. Над ним клубились испарения. Вдали сонно кричала птица…

Сержант спустился к протекавшему неподалеку ручью, разделся и кинулся в воду. Он долго купался, по-мальчишески колотя по воде руками, подымая тучи брызг, фыркая и отдуваясь.

Бодрый и раскрасневшийся, вернулся он в карцер. Пономаренко сидел на нарах, обхватив руками колени. Он хорошо провел ночь и чувствовал себя значительно бодрее.

Лагерники вставали, потягиваясь и щурясь от яркого света, проникавшего через распахнутую дверь. Все были оживлены, в отличном настроении, смеялись и шутили.

— Чудесное утро! — воскликнул Буйкис, выглянув за дверь.

— Еще бы, — заметил Беляев. — Это первое утро свободы!

Профессор согласно кивнул.

— Вперед, товарищи, — сказал он, — идемте пить волшебный элексир здоровья — воздух весеннего утра!

Буйкис и Кент вышли. Пономаренко сделал попытку последовать за ними, но, морщась от боли, опустился на табурет. Джавадов подошел к капитану, секунду помедлил, а потом решился и поднял его на руки. Капитан Пономаренко пытался сопротивляться, но кавказец только смеялся и прибавлял шагу. Скоро они догнали остальных.

В подвале остались только Беляев и Островерхий, поднявшиеся позже других. Они оделись и тоже направлялись к двери.

В это время подъехал виллис. Из него вышли капрал Хорпер, два солдата с пакетами еды и обершарфюрер СС — тот, которого недавно допрашивал Гаррис.

— Доброе утро, — несколько смущенно сказал капрал. — Вот привезли вам еду, лекарства и остальное… А где другие?

— Ушли прогуляться, — сказал Беляев.

Наступила пауза. Хорпер стоял, теребя в руках пилотку. Ему было явно не по себе.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил врач.

— Нет, ничего, — пробормотал капрал. Потом он решился и ткнул пальцем в сторону немца: — Это ваш новый комендант.