— До революции это была резиденция Дюпона де Немура.

— Кого?

— Де Немура, богатейшего американца.

— Дюпон, вы сказали?

— Да, вы знаете его?

— Естественно. Это был знаменитый японский садовник.

— Ах вот как? Я не знал.

— Он был специалист по цветам; когда-то он решил эмигрировать в Южную Америку, но по дороге сделал остановку на Кубе и так полюбил эту страну и ее климат, что решил навсегда здесь остаться; его звали Такенака или Такеучи, что-то вроде этого. А вы что же, не слышали о нем?

— Нет, не слышал.

Пока мы беседовали таким образом, к нам вышел метрдотель. Он проводил нас через прихожую, потом мы пересекли огромный холл, затем коридор, где пол был выложен древней керамической плиткой, и наконец вошли в бывшую бальную залу, где теперь размещался ресторан. Три из четырех столиков оказались заняты. Взгляды всех присутствующих сразу же обратились к Рейко. Молодая и красивая японка с ногами топ-модели, в коротком платье цвета глицинии, прекрасно соответствовала интерьеру старой резиденции и в то же время вносила некий диссонанс.

— Я бы выпила чего-нибудь покрепче.

Она заказала ром семилетней выдержки и осушила стакан одним глотком. Мне показалось, что я вижу, как ром течет у нее по пищеводу.

— Так вот, этот садовник, Такенака или Такеучи, пользовался большим уважением Дюпона де Немура.

Она хлопнула второй стакан рома и принялась рассказывать свою историю. Я машинально нащупал в своем кармане ее паспорт и бумажник, которые она передала мне, как только мы вышли из номера. В бумажнике лежало чуть меньше двух тысяч долларов наличными, кредитка (но, по-моему, не «Виза Голд») и клочок бумаги, испещренный номерами телефонов. Еще в машине я разглядел, что имени «Язаки» там не было, только с краю был набросан телефон Кейко Катаоки с кодом Японии.

— Вы действительно не знаете этого человека, Такенака или Такеучи?

— Нет.

— Он создавал шедевры ландшафтного искусства, де Немур был от них без ума. Такенака пытался развести здесь японскую лилию, у него ничего не получалось, но когда он все-таки добился успеха, то назвал этот вид в честь Хосе Марти, национального поэта, стоявшего у истоков независимости Кубы. Когда Япония начала войну со Штатами, Такенака, поскольку он был японец, интернировали и поместили в концентрационный лагерь. Дюпон делал все, что мог, чтобы выручить его, но, как бы это сказать… ведь речь шла о государственной безопасности, и даже могущественному Дюпону не удалось добиться, чтобы для Такенака сделали исключение, но даже оказавшись в концлагере, он не стал обвинять в этом никого, он не держал зла на кубинцев, он благодарил Дюпона, благодарил за все его старания, а потом, после войны, когда разразилась революция и Батиста был свергнут, когда Фидель Кастро, Че Гевара и Камило Сьенфуэгос шли маршем

на Гавану, освобождая провинцию за провинцией, Такенака заметил, что эта революция была истинной, так как пользовалась поддержкой всего народа; а почему народ поддерживал ее? да потому что революция говорила на языке реальности, на языке настоящего… так если вы не Такенака, то кто же вы тогда?

Я назвал ей свое имя, думая только о том, как бы ее остановить. Она вспоминала вещи, о которых рассказывал ей Язаки. Я протянул ей меню и пояснил, что собой представляют некоторые блюда. Лангуста здесь готовят бесподобно, можно заказать целый набор: закуска, суп, второе блюдо — все из лангуста… она не слушала меня. Глаза ее наполнились слезами.

— Вы же гид, разве нет? Когда приедет учитель? Я не хотела лететь одна, мне не нравилось, что учитель приедет только через три дня, он всегда смеялся надо мной: «У тебя ведь хорошо получается сопротивляться одиночеству, не правда ли?», а я ответила ему, что ненавижу это; позвоните учителю, ну пожалуйста.

Слезы дрожали в уголках ее глаз, а она все говорила и говорила, чтобы сдержаться и не разрыдаться.

— Не передавайте ему, что я вам тут наговорила, просто скажите, что вы считаете, что ему лучше приехать побыстрей.

— Я не знаю номера господина Язаки.

— Как же так?

Я стал врать что-то вроде того, что его телефон изменился. Дело было не в том, доверяет она мне или нет. Для нее я был гидом, нанятым Язаки. Она не понимала, что прилетела на Кубу по своей воле. Она считала, что Язаки попросил ее прилететь сюда.

— Я сама не знаю его номера — что же теперь мне делать?

— Я мог бы позвонить Кейко Катаоке.

При звуке этого имени Рейко напряглась и глаза нехорошо заблестели, но в конце концов она согласилась с моим предложением.

Она съедала все, что подавали: закуску, суп, второе и десерт, и запивала еду чилийским вином. Такой ресторан, переоборудованный из бывшей бальной залы резиденции Дюпона де Немура, весьма символичен для Кубы, во всех смыслах этого слова. С одной стороны, это говорит о гибкости и стойкости кубинцев, которые, чтобы выжить, стараются извлечь выгоду из всего. Только страна, победившая в борьбе за свободу, может позволить себе безнаказанно реквизировать собственность одной из могущественнейших мировых компаний, чтобы затем превратить ее в ресторан по той лишь причине, что собственность эта находится в туристической зоне. С другой стороны, с первого взгляда видно, что обслуживающий персонал здесь далеко не на высоте. Они научились носить фрак, но их знания в области вин оставляют желать лучшего. На Кубе нет никакого учебного заведения, где готовили бы таких специалистов, нет и денег, чтобы отправлять молодежь учиться во Францию. В иных сферах, например в области медицины или технических наук, уровень образования достаточно высок, и студенты из стран Центральной и Южной Америки приезжают сюда повышать свою квалификацию, но правительство совершенно не занимается подготовкой официантов. Хотя нет ничего удивительного, что в стране, постоянно испытывающей острую нехватку энергоресурсов, никто не озаботился составлением более или менее приличной карты вин.

Все остальные посетители ресторана были тоже иностранцами. Испанцы, немцы, итальянцы, канадцы, мексиканцы, венесуэльцы, колумбийцы и американцы, которые, будучи на Кубе проездом, решили посетить Варадеро только по той причине, что здесь недорого. Их влекла сюда не местная экзотика. Единственно, чем они руководствовались в своем выборе, так это вопросом дешевизны. Столы и стулья, причудливые арабески на стенах, мраморные плиты пола, светильники из кованого железа — но посетители в футболках и джинсах. Некоторые в сандалиях, кто-то надел шорты. Один испанец был в пиджаке, но, как оказалось, ужасного покроя и с короткими рукавами. В довершение того, на его голове красовался парик, о котором хозяин не забывал ни на секунду.

Про кухню ничего не скажу, но вроде бы готовили там неплохо. Вообще в Варадеро имеется огромное количество несравненно лучших ресторанов, где готовят рыбу и морских раков. Но и здесь все-таки еда была ничего. На закуску подавали морской коктейль «Лангостин», что означает крупная креветка. Суп с раковыми шейками, на второе — целый жареный лангуст; в качестве десерта мы заказали горячие хлебцы с молочной начинкой. Рейко съела все подчистую, не выказывая даже, нравится ей блюдо или нет. Впрочем, порции были очень большими: лангуста в панцире я до конца не осилил. Рейко, должно быть, была весьма голодной, но она не позволяла себе набрасываться на пищу. Я заметил, что вилку и нож она держала правильно, время от времени подносила салфетку к губам, и это выходило у нее очень изящно. Короче, она единственная гармонировала с интерьером этого ресторана. Постепенно она привыкла ко мне, недоверие ее ослабело, и она больше не задавала вопросов о том, кто я есть на самом деле.

После того как я предложил позвонить Кейко Катаоке, она некоторое время сидела молча. Потом, разрезая ножом белую мякоть лангуста, она спросила:

— Скажите, господин Накамура больше не живет на Кубе? Лангуста сильно недожарили и ничем не