серьезными и подавляли охватывавшее нас отвращение, обмениваясь сальными шуточками. Но на третий день нашей выносливости наступил предел. Пи-Джей заявил, что ему нужна жертва, иначе он не сможет продолжать работу. Я согласился с ним. Почему мы пришли к такому жестокому решению? Но так происходит всегда. И как раз в этот момент, ни раньше ни позже, появилась Санаэ Канамори. Небольшого роста, достаточно мускулистая, но с физиономией балерины, старше двадцати лет, родом из провинции Ямагата. Мы были хорошо на взводе, уже готовые поубивать всех этих девиц, и достаточно было любой мелочи, чтобы мы перешли к действиям. Мы были в отчаянии. Например, когда мы попросили их показать свободный танец, то есть станцевать все, что им было угодно, нам показали тюленя, танцующего «Жизель» с таким претенциозно-вдохновенным видом, с такой деланной важностью, что на лбу складки собирались. Зрелище было подобно тому, как первый парень на деревне забирается на роллер-скейт, чтобы показать настоящий брейк-данс. Некоторые девушки пытались с самым серьезным видом показать несколько движений из ритмичного танца, причем одна из них изображали так называемого древнего идола. Но положение стало и вовсе кошмарным, когда подошла очередь Санаэ Канамори. У меня сразу же появилось нехорошее предчувствие. Достаточно было взглянуть в ее резюме, чтобы понять, что этого нам не вынести Она начала заниматься классическим танцем в возрасте восьми лет в Ямагата. Потом быстро переориентировалась, просто и без всякого стеснения, на современный танец. В пятнадцать лет она исполняла собственную программу на празднике, организован ном ее лицеем. Это выступление оценили по достоинству, она да же удостоилась похвалы господина как-его-там из Токио. Последствия были соответствующими. В семнадцать она уезжает в Евро тур: Штутгарт, Берлин. Выступления. Почему я вспоминаю все эти мелочи? Потому что это было действительно непростительно. Я остановил ее, как только она начала рассказывать об уличном выступлении в Берлине, в котором она участвовала с местными артистами. Нет, вы только представьте! Вы бывали в Берлине? Великолепный город. Я был там с Кейко и Рейко. Не самое луч шее время. Мы играли в зоопарк в нашем номере в Гранд-отеле, неудивительно, что я очень мало видел город. Но все равно, он великолепен. Я уверен, что там так и подмывает устроить какойнибудь перформанс, тем более что местные власти это позволяют, в то время как это надо запрещать! Господь Бог и берлинский муниципалитет позволяют, но Пи-Джей и я решили, что это должно быть строжайше запрещено! И что же, вы думаете, показала нам эта Канамори? Ее номер назывался «Жизнь». На музыку Шон берга «Просветленная ночь». У нас с Пи-Джеем отвалились челюсти. Так и сидели с открытым ртом. «Жизнь». Рождение и смерть Канамори. Выдающаяся дрянь! Рождение, поступление в школу, игры, юность, обо всем и ни о чем, ни о чем и обо всем, и, наконец, смерть. Я пригласил ее к себе в отель после прослушивания. «Мне надо поговорить с тобой кое о чем, — сказал я ей, — хотя это вовсе не означает, получишь ты роль или нет». «Ах!» — воскликнула она, засияв как медный таз. Я назначил ей встречу в баре отеля в Акасаке, где я обычно останавливался. Очень понтовое заведение. Пианист. Интерьер как в забегаловке. Я хотел начать разговор так: «Объясни-ка мне, только быстро, что ты за эктоплазма?» Но вместо этого спросил, что думает мисс Канамори по поводу Нью-Йорка? Мол, Пи-Джей — очень влиятельный продюсер, и у него есть там собственный проект. Потом объяснил ей, что такой принцессе лучше всего подойдет «Дон Периньон», и от вина она захмелела. Когда она покончила с гусиной печенкой и икрой, я обрадовал ее известием о том, что Пи-Джей выказал к ней немалый интерес. «Мне безразлично, каких высот вы достигли на поприще классического искусства, а вот знаете ли вы элементарные правила шоубизнеса?» — прибавил я. Она затрепетала. «Ты должна трахнуться с Пи-Джеем. У него нет СПИДа, и он пользуется презервативами… Он ждет тебя в номере на двадцать восьмом этаже. Иди и трахнись с ним». Канамори по-настоящему заплакала. Слезы изменили ее лицо до неузнаваемости. «Какой же она может быть страшной!» — подумалось мне тогда. «Я еще никогда не занималась такими вещами», — проговорила она, всхлипывая. «Если шоу-бизнес тебя не привлекает, тогда я не понимаю, чего же ты плачешь и пытаешься меня разжалобить. А также мне совершенно не ясно, зачем тебе продолжать заниматься танцами с такими ограниченными данными». Канамори продолжала рыдать. «Ну, как угодно», — сказал я, поднимаясь. Мой номер располагался на том же двадцать восьмом этаже, и я решил дожидаться ее в компании Пи-Джея. Конечно, она могла и не прийти. Но, похоже, я ее убедил… На этот раз мы с Пи-Джеем обошлись без ширева, но зато, беседуя, здорово нагрузились коньяком. Наконец к полуночи раздался стук в дверь. На пороге стояла Канамори.

— Наверняка она стояла там, за дверью, упиваясь своим положением жертвы. Конечно, в том случае, если ей были присущи мазохистские наклонности. Однако как была одета эта девица! На ней был какой-то сверкающий черный газ, почти прозрачный, в общем, совсем не то, что раньше. Быстренько же она смоталась к себе домой, чтобы так принарядиться! И наверно, долго и придирчиво выбирала. С явным намерением драматизировать ситуацию, стараясь при этом оставаться максимально элегантной. Я сказал «положение жертвы», но это не значит, что ее лицо выражало страх Скорее очень сложную гамму чувств. Что-то ее, конечно, выдавало, нет, не подбородок, не плечи, а чуть заметная дрожь в коленках, трепетание ноздрей. Выглядела она отталкивающе, ужасно. Увидев меня, она почти успокоилась. Я думаю, она воображала увидеть эдакого здоровенного голого американца в одной спортивной куртке, спокойно ее поджидающего. «Ну давай входи», — произнес я. «Супер!» — казалось, говорили ее глаза, когда она чуть осмотрелась. Это был отдельный люкс, как обычно зарезервированным для нас нашими любезными меценатами. Из окон можно было увидеть почти весь двадцать третий район. Три кресла, поставленные буквой «П», кабинетный рояль, телевизор с сорокавосьмидюймовым экраном. Санаэ села в предложенное кресло, продолжая вертеть головой. Кресло было очень удобное. Я не знаток, но, по-моему, итальянского или испанского производства. Несмотря на внешнюю тщедушность, у этой Санаэ были весьма мускулистые икры, выделявшиеся на фоне обивки. Она сидела решительно сдвинув бедра. Глядя на это, я почему-то подумал о нацистах. Нужно было что-то сделать, чтобы как-то смягчить охватившее ее чувство стыда. Пи- Джей, чтобы унять не дававшее ему покоя нетерпение, начал отбивать большой, граммов в триста, кусок мяса «Мацузака». Он подмигнул мне, мол, давай придумай что-нибудь веселенькое. То, что я придумал тогда, получилось лишь благодаря моему знакомству с Кейко и Рейко. Мне бесконечно дороги дни, что мы провели вместе. Иногда мне хочется говорить о тех временах как о райских и благословенных, затишье перед бурей, решающем моменте перед революцией. Но я не такой романтический идиот! Вероятно, я просто не способен расслабиться, мне недостает стимула, чтобы найти объект для своего либидо. Да, впрочем, что я знаю об этом! Не важно, речь шла о Санаэ Канамори. Хотя все равно удивительно, ведь я вспоминаю об этом до мельчайших подробностей. Вся эта ерунда с ней случилась как раз в то время, когда вышел в свет «Красный Дракон» Томаса Харриса. Вообще мне больше нравится «Молчание ягнят», то есть я хочу сказать, что предпочитаю роман фильму. Это одно из тех произведений, которые выражают полнейшую отрешенность, соединяя элементы триллера и минимализм изложения в форме популярного искусства, что и делает их гиперреальными. Ибо то, что мы называем реализмом, заключается в возвышенном спокойствии отрешенности, порожденном технологиями и психическими аномалиями. Если говорить о том упадке, до которого дошла эта страна, в форме, в которую все это вылилось, достаточно будет сказать, что самый значительный герой, которого породила Америка за последние десять лет, — доктор Ганнибал Лектер. Ни больше ни меньше. Честное слово. Причина того, что мужчины доминируют над женщинами, заключается в том уровне информации, которой они располагают. Как раз об этом и говорится в «Молчании ягнят». Все зависит от этого соотношения сил. Обожаю Ганнибала Лектера! Могущественный? Слабый? Определяющим здесь является не склонность к жестокости, а простой факт: «знаю — не знаю». Иными словами, уровень информированности. Я говорю об этом, потому что я и Санаэ Канамори были очень похожи на эту парочку — Ганнибала Лектера и Клариссу Старлинг. Я допрашивал ее: «Почему ты занялась танцами? Насколько тебе это нужно?» Пи-Джей насосался жутко дорогого бургонского до такой степени, что не мог связать двух слов. Он сидел с остекленевшими глазами, потягивая с видом ценителя свой коньяк, и криво улыбался. «Мое тело создано для танца. Это трудно выразить словами», — отвечала Санаэ. Я налил ей стакан, а затем перевел Пи-Джею наш разговор Небольшой такой получился рассказик. Я посоветовал Санаэ добавить в коньяк лед. Так она сможет выпить больше, рассуждал я, и скорее напьется. А во время этих словесных игр, предшествующих играм другого рода, имеет смысл хорошенько напиться. Конечно, лучше всего для такой цели подошли бы наркотики, но эту дурочку следовало поберечь, чтобы избежать самого худшего. Она могла съехать с катушек или обратиться в полицию, а то и покончить с собой. «Ты действительно веришь, что тебе предназначено стать танцовщицей?» — продолжал я ее пытать. «Я не знаю наверное… Но если бы у меня не получалось, я бы не танцевала до сих пор». Как она оценивала свои