чувствовала себя кастрюлей с остывшей кашей – клейкой, липкой, расплывшейся массой, что вяло и судорожно корчилась при каждом ударе сердца. Я вспомнила эти болезненные судороги – много времени не понадобилось. Ту же самую тупую роковую боль я ощущала тогда – перед тем как пыталась покончить с собой. Боль, будто ломом, взламывала крышку сознания, взламывала с необыкновенной силой и против моей воли вытягивала из меня превратившуюся в желе память. Это странно, наверное, но я напоминала себе мертвеца, наблюдавшего за собственным вскрытием. Как вам это? Видеть со стороны своими глазами, как разрезают твое тело и постепенно вытаскивают внутренности?

Я лежала, содрогаясь в конвульсиях, изо рта стекала струйка слюны. Я даже обмочилась – понимала, что надо себя контролировать, но сдержаться так и не сумела. Все соединявшие мое тело винтики окончательно разболтались и выпали из своих гнезд. А в затуманенном мозгу громко стучало: до чего же я одинока, до чего слаба и беспомощна! Плоть быстро теряла свое содержание. Все внутри меня – все, что имело какую-то форму, и все бесплотное, бесформенное – растекалось и медленно, по каплям, выходило из меня, как слюна или моча. «Нет, так нельзя, – шевелилось в голове. – Ведь так и в самом деле все вытечет, и от меня ничего не останется». Но остановить эту течку мне было не под силу. Оставалось только бессильно смотреть на это. Сколько так продолжалось – понятия не имею. Я, казалось, полностью лишилась памяти и сознания. Все, что было во мне, вышло наружу. Потом на сцену будто опустился тяжелый занавес – темнота в один миг поглотила меня.

И когда я пришла в себя, я была уже другим человеком.

Крита Кано замолчала и взглянула на меня.

– Вот что тогда случилось, – тихо сказала она.

Я молчал и ждал, что она скажет дальше.

Крита продолжала рассказ.

– Несколько дней после этого я жила с ощущением, будто мое тело расчленили на части. Когда я шла, ноги мои земли не чувствовали, ела – не понимала, что жую, а стоило сесть и успокоиться, как на меня наваливался кошмар – я то без конца проваливалась куда-то, то на чем-то вроде воздушного шара уносилась в какие-то заоблачные выси. Телодвижения и ощущения не совпадали больше с моей физической сущностью. Они жили как бы сами по себе, без всякого отношения к моим намерениям, без всякой системы и направления, и я не знала, как усмирить этот жуткий хаос. Оставалось только одно – ждать, пока все не восстановится. Я говорила домашним, что неважно себя чувствую, и с утра до вечера сидела, запершись в своей комнате, почти ничего не ела.

В таком смятении прошло несколько дней. Дня три-четыре, наверное. А потом вдруг все успокоилось, улеглось, точно после жестокой бури. Я огляделась вокруг, посмотрела на себя и поняла, что стала новым человеком – не такой, как раньше. Это было мое третье «я». Первое изводилось от бесконечной непереносимой боли. Второе боли не чувствовало и вообще ничего не воспринимало. Первое было моим изначальным «я», которое никак не могло избавиться от угнетавшей меня боли. Когда я все-таки попыталась сделать это – я имею в виду неудачное самоубийство, – родилось второе «я», так сказать, промежуточная форма. Мучившая меня физическая боль на самом деле исчезла, но вместе с ней отступили и потускнели все остальные ощущения. Ушла боль – ушло все: воля жить, физические и душевные силы. И вот этот необыкновенный переходный период кончился, и появилось новое «я». Должна ли я теперь быть именно такой? Я сама еще не понимала. Но было ощущение, пусть смутное, неясное, что я двигаюсь в правильном направлении.

Крита Кано подняла голову и пристально посмотрела мне в глаза, точно хотела узнать, что я думаю обо всей этой истории. Руки ее по-прежнему лежали на столе.

– То есть ты хочешь сказать, что это он сделал из тебя новую личность? – спросил я.

– Мне так кажется. – Крита несколько раз кивнула головой. Лицо ее при этом оставалось бесстрастным, как дно пересохшего пруда. – От его ласк и прикосновений я первый раз в жизни испытала невообразимое сексуальное наслаждение. От этого во мне произошла какая-то физическая перемена, очень большая. Почему так случилось? И почему именно этот человек стал тому причиной? Мне этого не понять. Но как бы то ни было, в конце концов я очутилась в совершенно новой оболочке. И раз весь тот жуткий раздрай, о котором я рассказывала, прошел, мне захотелось думать, что это мое новое «я» – более правильное, что ли. Ведь что ни говори, а мне удалось выбраться из тупого бесчувствия, в котором я была заперта, как в душной тюрьме.

И все же после того случая у меня надолго остался неприятный осадок. Случившееся мрачной тенью нависло надо мной. Стоило вспомнить его пальцы на моем теле, вспомнить, как он запихивал в меня эту непонятную штуку, как вылезал наружу (или мне только показалось) осклизлый, липкий комок, – и я никак не могла успокоиться. Охватывали злость и отчаяние, я ничего не могла с собой поделать. Хотела стереть тот день из памяти – не получалось. Не получалось потому, что этот человек вскрыл что-то во мне. Это чувство жило во мне постоянно и было неразрывно связано с этим человеком. И еще осталось ощущение несмываемой грязи, мерзости. Вот такое противоречие, понимаете? Метаморфоза, что произошла со мной… тут все правильно, нет вопросов, но вызвало ее что-то грязное, неправильное. Я долго мучилась, прямо разрывалась от этого противоречия.

Крита опять посмотрела на свои руки, лежавшие на столе.

– После этого я перестала торговать собой. Смысла в этом уже не было, – сказала Крита. Ее лицо по- прежнему ничего не выражало.

– Ты так просто смогла с этим завязать? – спросил я.

Она кивнула.

– Бросила – и все. Никому ничего не говорила, не объясняла… Как-то само собой получилось. Думала, мои «опекуны» хотя бы позвонят, подготовилась, но так и не дождалась. Они меня больше не трогали, хотя знали, где я живу, знали телефон. Могли угрожать, но, слава богу, до этого не дошло.

Так я снова стала нормальной девчонкой, по крайней мере – с виду. К тому времени я вернула родителям все, что у них занимала, и даже отложила кое-что. Брат на мои деньги купил новую дурацкую машину и гонял на ней. Ему, наверное, в голову не приходило, через что мне пришлось пройти, чтобы с ним расплатиться.

Нужно было время, чтобы привыкнуть к своей новой личности, разобраться, что она собой представляет, как живет, что и как чувствует. Понять все это на опыте, запомнить, накопить в себе. Понимаете? Ведь внутри у меня почти ничего не осталось, все словно утекло куда-то. В моем новом «я» не было никакого содержания, и надо было мало-помалу чем-то заполнять эту пустоту. Приходилось собственными руками лепить саму себя, вернее, то, что составляет мое «я».

Я еще числилась студенткой, но возвращаться в университет не собиралась. Утром уходила из дома, шла в парк и сидела там на скамейке, ничего не делая, или бродила по дорожкам. В дождь отправлялась в библиотеку, клала на стол перед собой какую-нибудь книжку и делала вид, что читаю. Иногда весь день сидела в кино, а то садилась в надземку и круг за кругом ездила по кольцу Яманотэ [48]. Я будто плавала в одиночестве в кромешном космическом мраке. Даже посоветоваться было не с кем. Будь Мальта рядом, рассказала бы ей все без утайки, но сестра – я уже говорила – жила тогда далеко, в каком-то уединенном местечке на Мальте, медитировала. Ее адреса я не знала и связаться никак не могла. Оставалось рассчитывать только на себя. Ни в одной книжке не найти объяснения того, что произошло со мной. И все же, несмотря на одиночество, несчастной я себя не чувствовала. Я крепко ухватилась за собственное «я». По крайней мере, теперь у меня появилось то, за что нужно держаться.

Мое новое «я» чувствовало боль, хотя и не с такой остротой, как раньше. И в то же время я каким-то образом научилась спасаться от нее. То есть – отделяться от испытывающей боль физической оболочки. Я понятно говорю? Я умею разделять физическую и нефизическую сущность. Наверное, из моих слов кажется, что это трудно, но на самом деле, когда освоишься – ничего сложного. Когда боль подступает, я просто- напросто оставляю свое тело. Это все равно что потихоньку выйти в соседнюю комнату, если появился тот, кого не хочется видеть. Все происходит очень естественно. Я понимаю, что у меня что-то болит, ощущаю это, но нахожусь в это время в другом месте. В той соседней комнате. Поэтому боль меня не достает.

– И ты в любое время можешь так… разделяться? Когда захочешь?

– Нет, – чуть подумав, ответила Крита. – Сперва так получалось, только если тело испытывало