Эдакого талантливого алкоголика. На его рояле — вечный стакан с неразбавленным джином, в который он выдавливает лимон. Близкий друг героя и героини, посвящен во все их секреты. Когда-то гениально играл джаз, но потом утопил свой гений в стакане.
Мой сценарий становился все нелепее, и я бросил это безумное сочинительство. К реальности такой сюжет не имеет ни малейшего отношения. Но как только я задумался, что такое реальность на самом деле, в голове начался еще больший бардак. Моя же реальность была тупой и тяжелой, как картонный ящик, набитый песком и расползающийся по швам. Уже несколько месяцев я не смотрел на звезды.
— Все, — сказал я. — Больше не могу.
— Чего ты не можешь? — спросила она.
— Не могу больше это выносить. Темноту, вонь, жаббервогов. Мокрые штаны, дырку на животе. Я даже не знаю, что за погода на улице. Какой сегодня день?
— Еще немного, — сказала она. — Еще немного — и все кончится.
— В голове каша, — продолжал я. — Я не помню, что там, наверху. О чем ни подумаю — все в какую-то ерунду превращается.
— А о чем ты думаешь?
— О Масатоми Кондо, Реко Накано и Цутому Ямадзаки73.
— Забудь, — сказала она. — Не думай ни о чем. Еще немного — и я тебя отсюда вытащу.
И я решил ни о чем не думать. И как только перестал думать, сразу понял, что на мне — холодные мокрые штаны. Все тело била мелкая дрожь, в рану на животе вернулась тупая боль. Но несмотря на озноб, мочевой пузырь, как ни странно, меня совсем не тревожил. Когда я мочился в последний раз? Я обшарил память до последнего уголка, но не вспомнил даже этого.
По крайней мере, после того как я спустился под землю, этого не случалось ни разу. А до того? До того я вел машину. Съел гамбургер, потом разглядывал парочку в «скайлайне». А до того? До того я спал. Пришла толстушка и разбудила меня. Сходил ли я тогда в туалет? Кажется, нет. Она собрала меня, как чемодан, и вытащила из дому, так что на сортирные подвиги времени не оставалось. А что было еще раньше, я помнил уже совсем смутно. Кажется, ходил к врачу. Он зашивал мне рану. Что это был за врач? Не помню. Какой-то доктор в белом халате зашивал мне рану чуть ниже пупка. Мочился ли я перед этим?
Не помню.
Наверное, нет. Если бы я это сделал тогда, я бы запомнил, как выглядит моя рана. Не помню — значит, скорее всего, не мочился. Выходит, я уже очень давно не ходил по малой нужде. Сколько часов?
Я подумал о времени — и в голове началась чехарда, как в курятнике на рассвете. Сколько я уже не мочился? Двадцать восемь часов? Тридцать два? Куда делась моя моча? Все это время я пил — и пиво, и колу, и виски. Что случилось с жидкостью в моем организме?
Да нет же. В больницу я ходил позавчера. А вчера вроде было что-то совсем другое. Что же именно, я понятия не имел.
«Вчера» было просто размытым, нелепым пятном. Гигантской луковицей, которая напиталась всей этой жидкостью и разбухла до невероятных размеров. Где что находится, куда надавить, чтобы что-нибудь вышло — я не имел ни малейшего представления.
Самые разные вещи и события то приближались ко мне, то опять уносились, как на карусели. Когда мне вспороли живот? До или после этого я сидел за стойкой кофейни в утреннем супермаркете? Когда я мочился? И какого дьявола я столько об этом думаю?
— Вот она! — объявила толстушка и схватила меня за локоть. — Канализация! Это выход.
Я выкинул мысли о моче из головы и уставился, куда мне показывали. В стене перед нами зияло квадратное отверстие мусоропровода. При желании туда мог протиснуться человек.
— Но это не канализация, — заметил я.
— Канализация дальше. А это воздухоотвод. Слышишь, какая вонь?
Я наклонился к отверстию и принюхался. И правда, воняло гадостно. Но после всех прелестей Подземелья даже запах канализации казался родным. И ветер из отверстия наконец-то был настоящий.
Внезапно земля мелко задрожала: из отверстия донесся далекий грохот электрички. Секунд через десять-пятнадцать он затих, точно закрыли кран. Ошибки не было. Это выход.
— Наконец-то! — сказала она. И поцеловала меня в шею. — Как самочувствие?
— Не спрашивай, — ответил я. — Я и сам не пойму.
Она полезла в отверстие первой. пухлый зад исчез в дыре, и я последовал за ней. Какое-то время мы ползли по узкой трубе. Мой фонарик не высвечивал впереди ничего, кроме ее икр и задницы. Эти икры напоминали белые и гладкие кабачки, а пухлые ягодицы, облепленные мокрой юбкой, жались друг к дружке, как беззащитные дети.
— Эй! Где ты там? — крикнула она.
— Здесь! — отозвался я.
— Тут чей-то ботинок!
— Какой еще ботинок?
— Черный, кожаный, мужской. Только правый.
Я тоже увидел ботинок. Очень старый, без каблука. На носке засохла белая грязь.
— Откуда он здесь?
— А ты как думаешь?
Поскольку больше смотреть было не на что, я полз вперед, разглядывая край ее юбки. Иногда он задирался, обнажая белую, не запачканную полоску кожи. В том самом месте, где женщины когда-то закрепляли чулки. Оставляя неприкрытыми пять сантиметров между чулками и поясом. Разумеется, в те времена, когда еще не придумали колготок.
Эта полосочка голой кожи вдруг возбудила во мне старые воспоминания. Еще из времен, когда все слушали Джими Хендрикса, «Крим», «Битлз» и Отиса Реддинга. Я попытался насвистывать первые строчки из
— Чего ты там рассвистелся? — крикнула она.
— Сам не знаю. Захотелось вдруг.
— А что за мелодия?
Я сказал ей название.
— Никогда не слыхала.
— Эту песню пели, когда тебя еще не было.
— А о чем песня-то?
— О том, что я разваливаюсь на куски и подыхаю.
— Ну и зачем тебе насвистывать такую песню?
Я немножко подумал, но убедительной причины не нашел. Как-то само всплыло в голове.
— Черт меня знает, — признался я.
Пока я придумывал, чего бы понасвистывать взамен, мы выбрались в канализацию — бетонную шахту диаметром метра полтора. По дну тек мутный ручей сантиметра два глубиной. Над водой по трубе расползались какие-то твари, скользкие и мокрые, точно мох. Вдалеке, натужно гудя, пронеслась электричка, и по стенам заплясали тусклые желтые сполохи прожекторов.
— Какого черта канализация выходит в тоннель метро?
— Это не совсем канализация, — пояснила она. — Это труба для сбора грунтовых вод. Хотя, конечно, нечистоты все равно сюда попадают. Который час?
— Девять пятьдесят три, — ответил я.
Она достала из-под рубашки излучатель и включила его взамен предыдущего.
— Ну давай, еще немного. Только не расслабляйся! Сила жаббервогов действует по всем тоннелям метро. Видел ботинок?
— Да уж, — ответил я.
— Жуть, правда?
— Не говори.
