разные вопросы, и я пытался на них как-то отвечать. Если у меня не было ответа, Сумирэ сердилась, а если я говорил что-то неубедительное, она просто выходила из себя. В этом смысле Сумирэ сильно отличалась от множества других людей. Когда она спрашивала меня о чем-то, ей действительно искренне хотелось узнать мое мнение. Поэтому я старался отвечать ей как можно точнее и в наших беседах все больше раскрывался перед Сумирэ, а вместе с этим — и перед самим собой.

Встречаясь, мы говорили часами. О чем угодно. И никогда не уставали друг от друга — нам все было мало. Какие только мы темы ни обсуждали — книги, мир, природу, слова… В наших встречах-разговорах было столько тепла и духовной близости, сколько и не снилось иным любовникам.

И я всегда думал: как было бы хорошо, если б мы действительно ими были. Я так хотел ощутить своей кожей тепло ее прикосновения. Додумывался даже до того, что мы женимся и живем вместе. Одна загвоздка — и я был уверен в этом почти на сто процентов: Сумирэ меня не любила, и как сексуальный партнер я ей тоже был неинтересен. Бывало, она приходила ко мне домой, мы засиживались за разговорами допоздна, и она оставалась ночевать у меня. Но в этом не было ни малейшего намека вообще ни на что. Просто часа в два-три ночи Сумирэ, зевнув, забиралась в мою постель, зарывалась головой в подушку и мгновенно засыпала. Я же стелил себе на полу, ложился, но заснуть не мог: меня терзали всяческие сумасбродные фантазии, душевные метания, доходило до отвращения к себе, а временами я просто изнывал от желания, которое неминуемо меня накрываю. Так и лежал без сна, ожидая, когда за окном начнет светать.

Конечно, нелегко было принять тот факт, что Сумирэ почти (или же совсем) не испытывала интереса ко мне как к мужчине. Часто, когда мы встречались, мне бывало по-настоящему больно — будто в меня воткнули острый кинжал. И все же, сколько бы мук я ни перенес из-за Сумирэ, часы, проведенные с ней, были самыми драгоценными в моей жизни. Рядом с ней я даже забывал, пусть на время, о своем одиночестве — главном “undertone”, “подтексте” моего существования. Сумирэ на порядок расширила внешние границы моего мира, дала мне возможность дышать полной грудью. И никто другой — только она одна могла это сделать.

Чтобы облегчить себе страдания и не сорваться, я спал с другими женщинами. Мне казалось, так я смогу общаться с Сумирэ, не изнывая от желания. Нельзя сказать, чтобы я пользовался успехом у женщин — в общепринятом смысле этого выражения. Я не “излучал” какого-то особого мужского обаяния, да и особыми талантами в сексе тоже не отличался. Но все-таки имелась определенная категория женщин, которые (по какой причине — совершенно непонятно) всякими намеками давали мне понять, что я им интересен, и сами шли на сближение. В конце концов мы оказывались в постели. Для этого не требовалось ничего особого: просто дать ситуации развиваться своим ходом — и всё. В один прекрасный день я сделал это открытие. Никакими сердечными чувствами тут и не пахло, но, по крайней мере, было по-своему приятно.

Я перед Сумирэ не делал особой тайны из своих отношений с другими женщинами. Она не знала всего до мельчайших подробностей, но в целом имела представление о моих личных делах. Впрочем, мои истории не слишком ее заботили. Общим в этих связях, пожалуй, было одно — я все время натыкался на проблемы: как правило, мои женщины были старше, у кого-то муж. у кого-то жених или постоянный любовник. Самый последний роман случился с матерью одного из моих учеников. Я встречался с нею тайком, всего раза два в месяц.

— Когда-нибудь тебе это выйдет боком, — предупредила меня Сумирэ лишь однажды.

— Наверно, да, — согласился я, но ничего с этим поделать не мог.

Как-то в начале июля, субботним днем мы всем классом — я и тридцать пять моих учеников — отправились в Окутама<Окутама — горная местность (горы Канто) на западе столичной префектуры, в которой проложены туристические маршруты разной степени сложности > в поход по горам. Всё, как обычно, началось веселой суматохой и закончилось хаосом и неразберихой. Уже на вершине горы обнаружилось, что двое забыли положить в рюкзаки свои бэнто<Бэнто (яп.) — завтрак (обед) в коробке, который берут из дома или покупают в дорогу, на работу. >. Разумеется, никаких магазинов поблизости не было. Пришлось разделить между ними походный обед, который мне выдали в школе, — порцию норимаки<Норимаки (яп. “нори” — общее обозначение некоторых морских водорослей, живущих на скалах, “маки” — рулон, свиток) — рулеты из сушеных водорослей с начинкой из вареного риса и рыбы >. Так я остался без еды. Кто-то угостил меня кусочком молочного шоколада, и больше в тот день я ничего не ел. Потом одна девочка сказала, что устала и больше не может идти, и весь обратный путь с горы мне пришлось тащить ее на спине. Двое мальчиков как бы в шутку затеяли какую-то возню, один толкнул другого, тот упал и ушибся головой о камень. В результате — легкое сотрясение мозга и очень сильное кровотечение из носа. На самом деле ничего особо ужасного с ним не случилось, но выглядел он так, словно чудом выжил в зверской бойне — вся рубашка в крови.

В общем, я вернулся домой чудовищно уставшим и напоминал себе старую железнодорожную шпалу. Я принял ванну, выпил чего-то холодного, без единой мысли в голове лег в кровать, погасил свет и тут же крепко заснул. Через какое-то время раздался звонок — Сумирэ. Я посмотрел на часы в изголовье и понял, что спал всего час с небольшим. Но ворчать не стал: просто не мог. Бывают и такие дни в жизни.

— Слушай, завтра днем можешь со мной встретиться? — спросила она.

В шесть у меня дома будет женщина. Приедет на красной “тойоте-селике”, оставит ее на стоянке чуть дальше по улице, поднимется и позвонит мне в дверь.

— Если до четырех, то смогу, — коротко ответил я.

На Сумирэ была белая блузка без рукавов, темно-синяя мини-юбка и небольшие солнечные очки. Никаких украшений — одна пластмассовая заколка в волосах. Все вместе очень просто. Совсем чуть-чуть косметики. Сумирэ выглядела почти такой, как и всегда. И все же я почему-то не сразу узнал ее. Мы не виделись чуть меньше трех недель, но девушка, сидевшая за столом напротив, принадлежала к совершенно иному миру. Без лишних эпитетов — Сумирэ стала просто очень красивой. Словно расцвела изнутри.

Я заказал маленькую кружку бочкового пива, Сумирэ — виноградный сок.

— В последнее время тебя просто не узнать, — сказал я.

— Такой период, наверно, — потягивая сок из трубочки, ответила она без особого интереса, будто мои слова были вообще про кого-то другого.

— Такой период? — переспросил я.

— Да. Что-то типа запоздалого полового созревания. Бывает, утром проснусь, посмотрю в зеркало и вижу не себя, а совершенно незнакомого человека. Того и гляди, отстану от себя, как от поезда.

— Ну и пусть это другое твое “я” идет где-то впереди, что с того? — спросил я.

— Да?.. Интересно, а куда мне деваться такой — потерявшей саму себя?

— Ну если это проблема на два-три дня, можешь пожить у меня. Милости прошу. Даже если это будешь ты, которую ты же сама и бросила.

Сумирэ рассмеялась.

— Я же серьезно, — сказала она. — Интересно, куда все-таки меня несет?

— Не знаю. Но смотри: ты бросила курить, аккуратно одеваешься, даже носки уже парные, говоришь по-итальянски. Научилась правильно выбирать вино, разбираешься в компьютере, по крайней мере, ночью спишь, а просыпаешься утром… Куда-нибудь тебя определенно вынесет.

— Но я по-прежнему ни строчки не написала.

— Во всем есть как хорошие, так и плохие стороны. Сумирэ скривила губу.

— Ты не считаешь, что это своего рода отступничество?

– “Отступничество”? — Я не сразу понял, что за слово она произнесла.

— Ну да. Когда отступаешься от своего мнения, от убеждений.

— Ты вообще о чем? О том, что работаешь, имеешь опрятный вид и больше не пишешь своих романов?

— Да.

Я покачал головой.

— Раньше ты хотела писать, вот и писала. А сейчас больше не хочешь. Кто сказал, что ты обязана это делать? Бросила писать. Что, от этого какая-то деревня сгорела дотла? Корабль пошел ко дну? Приливы