рассказать ей о своем страхе; ведь для нее-то он всегда был искателем приключений, сорвиголовой, рубахой-парнем — и вот теперь, запутавшись в собственной лжи, он не нашел в себе сил признаться в том, какой он жалкий и низкий трус.

— Вы берете миссис Кейпор с собой? — спросил Эшенден.

— Нет, она останется здесь.

Все ясно: миссис Кейпор будет получать его письма и пересылать информацию в Берн. Славно придумано!

— Я так давно не был в Англии, что даже не знаю, как найти подходящую военную работу.

— Что значит «военную работу»? Что вы имеете в виду?

— Мне кажется, я мог бы делать то же, что и вы. Вот я и подумал, что, если у вас остались знакомые в Цензурном ведомстве, вы могли бы дать мне рекомендательное письмо…

Лишь каким-то чудом Эшендену удалось сдержаться, не показав сдавленным криком или неосторожным жестом, как он потрясен — и не просьбой Кейпора, а догадкой, которая только сейчас его вдруг осенила. Какой же он был идиот! Его-то мучила мысль, что в Люцерне он понапрасну тратит время, ничего не делает, и что если Кейпор и поедет, как только что выяснилось, в Англию, то вовсе не потому, что его туда заманил Эшенден. В отъезде Кейпора, как ему представлялось, его заслуги не было. И вот теперь он вдруг сообразил, что его послали в Люцерн, снабдили вымышленным именем, поддельным паспортом и необходимой информацией для того, чтобы произошло именно то, что произошло. Германская разведка всегда мечтала иметь своего агента в Цензурном ведомстве — и вот, по счастливой случайности, Грантли Кейпор, идеальный претендент на такую работу, оказывается знаком с кем-то, кто в свое время в этом ведомстве служил. Какая удача! Майор фон П. был человеком культурным и наверняка в этот момент, потирая руки, бормотал себе под нос: «Stultum facit fortuna quern vult perdere».[38] В результате мрачный майор из Берна угодил в ловушку этого дьявола Р., а функция Эшендена заключалась на этот раз единственно в том, чтобы сидеть тихо и ничего не делать. Получалось, что Р. обвел вокруг пальца не только немецкого майора, но и его, Эшендена. От этой мысли Эшенден чуть было не расхохотался.

— Да, у меня сложились очень хорошие отношения с начальником отдела, и я могу, если хотите, написать ему про вас.

— Это было бы великолепно.

— Но имейте в виду: придется написать все, как есть, — что познакомился я с вами здесь, в Люцерне, и знаю вас всего две недели.

— Конечно. Но, надеюсь, вы скажете обо мне все, что требуется.

— О чем речь!

— Не знаю даже, дадут ли мне визу. Говорят, они здорово придираются.

— Неужели? Не хватает только, чтобы они отказали в визе и мне, когда я поеду обратно.

— Пойду посмотрю, как себя чувствует жена, — неожиданно сказал Кейпор, вставая. — Когда бы вы могли дать мне письмо?

— В любой момент. Вы скоро едете?

— Хочу как можно скорее.

Кейпор ушел, а Эшенден, чтобы Кейпор не догадался, что он спешит, просидел в холле еще с четверть часа, а затем, поднявшись к себе, написал несколько писем. В одном он информировал Р., что Кейпор едет в Англию; в другом просил своего агента в Берне похлопотать в посольстве, чтобы Кейпору не отказали в визе; третье же письмо, рекомендательное, в котором Эшенден не скупился на похвалы, было вручено Кейпору за обедом.

Через день Кейпор уехал.

Эшенден стал ждать. Он продолжал заниматься с миссис Кейпор и благодаря ее добросовестности и выдающимся педагогическим способностям вскоре свободно заговорил по-немецки. Они беседовали о Гете и Винкельмане, об искусстве и жизни, о путешествиях. Во время уроков Фриц тихо сидел рядом с ее стулом.

— Скучает без мужа, — сказала она, потрепав бультерьера за ухо. — По-настоящему Фриц любит одного Грантли, а меня лишь терпит, да и то потому только, что я тоже принадлежу его хозяину.

Каждое утро после урока Эшенден ходил в люцернское отделение компании Кука, куда ему приходила вся корреспонденция. До получения инструкций он уехать не мог, но Р., по этому поводу можно было не беспокоиться, долго ему прохлаждаться не даст, так что оставалось лишь набраться терпения и ждать. Наконец он получил письмо от британского консула в Женеве, где говорилось, что Кейпор обратился за визой, получил ее и отбыл во Францию. Ознакомившись с этой информацией, Эшенден пошел пройтись вдоль озера и на обратном пути встретил миссис Кейпор, которая выходила из конторы Кука. «Вероятно, и она получает там письма до востребования», — подумал он и подошел к ней.

— Что слышно о муже? — спросил Эшенден.

— Пока ничего, — ответила она. — Но еще рано.

Они пошли вместе. Она была огорчена отсутствием писем, но пока не встревожена — почта ведь во время войны работает плохо. Но на следующий день Эшенден сразу заметил, что ей не терпится поскорее закончить урок и бежать в контору Кука. Письма обычно привозили в полдень, и без пяти двенадцать она взглянула на часы, а потом на Эшендена, и, хотя он прекрасно знал, что никакого письма она не получит, задерживать ее он не мог.

— Может быть, на сегодня хватит? Вы же торопитесь за письмом?

— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.

Когда же немного позже он и сам отправился к Куку, то обнаружил, что миссис Кейпор стоит посреди конторы с искаженным от ярости лицом.

— Нет, вы видали что-нибудь подобное?! — вскричала она, обращаясь к Эшендену. — Муж обещал написать из Парижа. Я уверена, что мне есть письмо, а эти ротозеи уверяют, что ничего нет. Наверняка куда-то заложили. Поразительная безалаберность!

Эшенден не знал, что сказать. Пока клерк, перебирая пачку, искал письмо для него, она снова подошла к окошечку:

— Когда приходит следующая почта из Франции?

— Бывает, что письма приносят около пяти.

— Хорошо, я приду в пять.

Она повернулась и зашагала прочь. Фриц, поджав хвост, побежал за ней. Ее охватил страх, это сразу бросалось в глаза. На следующее утро вид у нее был неважный — она, должно быть, всю ночь не сомкнула глаз. В середине урока миссис Кейпор, не выдержав, вскочила со стула:

— Простите, герр Сомервилл, но продолжать урок я не могу. Мне нездоровится.

И прежде чем Эшенден успел ответить, она пулей вылетела из комнаты, а вечером он получил от нее записку, где говорилось, что, к сожалению, она больше не сможет давать ему уроки. Почему — сказано не было. С этого дня Эшенден больше ее не видел: в столовую она спускаться перестала и из комнаты, по всей видимости, выходила всего два раза в день — на почту. Эшенден живо представил себе, как она сидит взаперти с утра до ночи и мучается диким страхом. Как ей было не посочувствовать? Эшенден и сам не находил себе места. Чтобы отвлечься, он много читал, иногда писал, взял напрокат лодку и подолгу катался по озеру. Наконец однажды утром клерк в конторе Кука вручил ему конверт. Письмо было от Р. Внешне оно выглядело самым обыкновенным коммерческим посланием, однако Эшенден умел читать между строк:

«Уважаемый сэр! Товар, отправленный Вами из Люцерна вместе с сопроводительным письмом, получен вовремя. Благодарим Вас за распорядительность в выполнении наших инструкций…»

Письмо и дальше продолжалось в том же духе. Р. был доволен. Эшенден догадывался, что Кейпор арестован и понес заслуженное наказание. Он вздрогнул. Ему вспомнилась жуткая сцена. Рассвет. Холодный, серый рассвет. Моросит дождь. У стены с повязкой на глазах стоит человек. Офицер, бледный как полотно, отдает приказ. Залп… А затем молодой солдат, из тех, кто расстреливал, поворачивается к стене спиной и, обхватив ствол ружья, опускает голову… Его рвет… Офицер становится еще бледнее, а Эшенден чувствует, как у него подкашиваются ноги. Какой, должно быть, панический ужас охватил в последнюю минуту Кейпора! Лучше не смотреть, как у них в этот момент по щекам бегут слезы… Отогнав от себя тяжелые воспоминания, Эшенден пошел в контору Кука и в соответствии с полученными указаниями