Макиавелли испытывал все нарастающее раздражение. Монах стремился выйти из игры.

— Подождите, подождите, святой отец, не принимайте меня за круглого идиота. Какой бы чудодейственной силой ни обладали святые мощи, мы знаем, силу импотенту они вернуть не способны. Я сам придумал эту историю, и вам прекрасно известно, в ней нет ни слова правды.

Фра Тимотео ласково улыбнулся и заговорил елейным голосом:

— Что мы знаем о путях господних? Разве вы не слышали о святой Элизабете Венгерской? Жестокий муж запретил ей помогать нуждающимся. Однажды она несла хлеб беднякам и встретила его на улице. Подозревая ее в ослушании, муж спросил, что лежит в ее корзинке. «Розы», — в испуге ответила Элизабета. Муж вырвал корзинку, открыл ее и обнаружил, что она сказала правду. Произошло чудо. Ломти хлеба превратились в ароматные розы.

— Эта история очень поучительна, — холодно заметил Макиавелли. — Но я не могу понять, к чему вы ее рассказали.

— Может, и святого Виталя, услышавшего в раю молитвы Бартоломео, тронула искренняя вера этого благочестивого человека в его могущество и он сотворил чудо. Разве Святое писание не учит нас, что истинная вера может сдвинуть горы?

Макиавелли с трудом сдерживал злость. Он понимал, почему монах отказывается ему помочь. Полученные двадцать пять дукатов он уже отработал. Задуманный план провалился не по его вине. Он хотел денег, а у Макиавелли их не было. Цепочка, подаренная монне Катерине, перчатки и розовое масло для Аурелии поглотили все его средства. Он задолжал Бартоломео, нескольким купцам, а денег, полученных от Синьории, едва хватало на покрытие текущих расходов. Он не мог предложить ничего, кроме обещаний, а обещания, как подозревал Макиавелли, не впечатляли фра Тимотео.

— О вашем красноречии и благочестии, святой отец, говорит вся Имола. И, если мое рекомендательное письмо произведет должный эффект, я уверен, что флорентийцы также получат незабываемое наслаждение от ваших проповедей.

Монах с достоинством поклонился. Но Макиавелли видел: одних слов слишком мало.

— Мудрый человек не кладет все яйца в одну корзину, — продолжал он. — Когда один план терпит неудачу, придумывают другой. И не стоит забывать, что надежды Бартоломео могут не оправдаться. Тогда он усыновит племянников. А его жена и теща, как и ваш монастырь, окажутся у разбитого корыта.

— Ну что ж, мы перенесем это несчастье с христианским смирением.

— Сказано: на бога надейся, а сам не плошай. Вы уже убедились в моей щедрости. Будьте уверены, я не поскуплюсь и в будущем. Вы, как и мать с дочерью, заинтересованы в том, чтобы не разочаровывать Бартоломео в могуществе святых.

— Вы знаете, я всегда готов оказать услугу такому выдающемуся человеку, как вы. Допустим, поездка Бартоломео не принесет желанного результата. Как я смогу тогда помочь вам?

И тут Макиавелли осенило. Идея показалась ему столь забавной, что он чуть не расхохотался.

— Святой отец, как и всем смертным, вам, несомненно, приходится принимать слабительное. И вы должны знать, что сабур, принятый на ночь, помогает гораздо лучше, если с утра принять еще и соль. Не кажется ли вам, что эффект от паломничества Бартоломео многократно усилится, если наш друг еще разок прогуляется. В Римини, например?

— Я не перестаю восхищаться вашей изобретательностью, мессер. Но на этот раз у вас ничего не выйдет. Бартоломео, возможно, и дурак, но не стоит его считать глупее, чем он есть.

— Ваше влияние на него безгранично.

— Тем более я не хочу терять его.

— Значит, я не могу рассчитывать на вашу помощь?

— Я этого не говорю. Подождем месяц, а потом вновь вернемся к этому вопросу.

— Для влюбленного месяц — целая вечность.

— Иаков ждал Рахиль семь лет.

Макиавелли чувствовал, что монах смеется над ним. Он не собирался и пальцем шевельнуть, не получив награду за труды. Макиавелли кипел негодованием. Но он понимал: скандал не приблизит его к цели. Прощаясь с монахом, он передал фра Тимотео флорин и попросил поставить свечку деве Марии и помолиться за Бартоломео.

Теперь единственной надеждой Макиавелли была монна Катерина. Он не сомневался, что досадный вызов во дворец, помешавший воплощению в жизнь их тщательно продуманного плана, огорчил ее в тысячу раз больше, чем его. Он потерял лишь ночь любви, она могла лишиться безбедного будущего. На монаха Макиавелли уже не надеялся, но в монне Катерине видел верного союзника. Женщины, по его твердому убеждению, не могли жить без интриг. А успешное завершение их совместных усилий полностью отвечало ее интересам. Макиавелли решил встретиться с ней.

На следующее утро Макиавелли купил на базаре чудесную свежую рыбу и, заблаговременно узнав, когда толстяк уйдет по делам, отправил Пьеро с покупкой к Бартоломео. Ему нужно было, чтобы тот поговорил с монной Катериной наедине. Юноша как всегда прекрасно справился с поручением. Монна Катерина сначала сопротивлялась, но затем согласилась встретиться с Макиавелли в церкви святого Доминика. Женская интуиция подсказала монне Катерине, что она не может больше доверять фра Тимотео и будет лучше, если монах не узнает об их встрече.

Макиавелли пришел в церковь, не имея конкретного плана, надеясь на изворотливость монны Катерины. Он только опасался, что ее идея обойдется ему в кругленькую сумму. В крайнем случае он рассчитывал вновь прибегнуть к помощи Бартоломео. В конце концов в выигрыше оставался именно он.

В церкви, кроме монны Катерины, не было ни души. Макиавелли красочно описал ей события той ночи, как он целый час стоял под проливным ледяным дождем, как продрог и простудился.

— Знаю, знаю, — вздохнула монна Катерина. — Пьеро рассказал нам обо всем. Мы очень расстроились. Аурелия неустанно повторяла: «Несчастный господин, его смерть осталась бы на моей совести».

— Я не собирался умирать, — ответил Макиавелли. — Но будь я даже у врат рая, образ Аурелии вернул бы меня обратно.

— Все вышло так нескладно.

— Не будем вспоминать о прошлом. Я уже поправился и полон сил. Давайте подумаем о будущем. Наш план не удался, придумаем другой. Вы — умная женщина. Не могу поверить, что вы не найдете возможности превратить наши мечты в реальность.

— Мессер Никколо, я не хотела приходить сюда сегодня, но Пьеро умолил меня встретиться с вами.

— Но почему?

— Кому приятно приносить плохие вести?

— О чем вы? — воскликнул Макиавелли. — Неужели Бартоломео что-то заподозрил?

— Нет, нет. Дело в Аурелии. Я спорила с ней, буквально на коленях умоляла, но тщетно. Ах, мой бедный друг, теперь девушки не те, что во времена моей молодости. Тогда они не позволяли себе перечить родителям.

— Давайте не будем ходить вокруг да около. Что все это значит?

— Аурелия наотрез отказалась пойти вам навстречу.

— Но вы объяснили ей последствия? Разве вы не сказали, в каком положении окажетесь и вы, и она, если Бартоломео усыновит племянников, а монна Констанца станет хозяйкой в вашем доме?

— Я все ей объяснила.

— Тогда почему? Даже у женщины должна быть причина.

— Она уверена: это провидение уберегло ее от смертного греха.

— Греха? — взревел Макиавелли, забыв, что находится в стенах святого храма.

— Не сердитесь на меня, мессер Никколо. Не пристало матери убеждать дочь идти против совести.

— Простите меня, монна Катерина, но вы говорите глупости. Вы — умудренная опытом женщина, а она — всего лишь несведущая девушка. Вы обязаны разъяснить ей, что даже святые рекомендуют из двух зол выбирать меньшее. Какой разумный человек откажется совершить маленький грех, да еще такой приятный, ради счастья нескольких людей?

— Бесполезно, мессер. Я знаю свою дочь, она упряма, как мул. Если она приняла решение, спорить с ней бессмысленно. Она просила передать, что из уважения к вам сохранит перчатки и шарф, но больше