— В деревне есть двое-трое детей смешанной крови, — сказал он.

— Чьи они?

— Мать из этой деревни.

— А отец?

— Дорогая моя, этого вопроса мы здесь предпочитаем не задавать. — Он помолчал. — Тут многие заводят себе жен из туземок, а потом, когда уезжают на родину или женятся, дают им денег на житье и отсылают домой, к родным.

Дорис отозвалась не сразу. Его слова, произнесенные так равнодушно, показались ей немного бессердечными. Когда она заговорила, на ее открытом, миловидном английском лице было написано грустное недоумение.

— А как же дети?

— Их, конечно же, не бросают на произвол судьбы. Всякий мужчина, насколько ему позволяют средства, заботится об их воспитании. Потом они идут работать клерками в каком-нибудь государственном учреждении, в общем, пропасть им не дают.

Она улыбнулась чуть виновато.

— Вряд ли ты ждешь, что я одобрю такую систему.

Он улыбнулся в ответ:

— Не будь слишком строга.

— Я не строгая. Но я страшно рада, что у тебя никогда не было жены-малайки. Я бы, кажется, этого не вынесла. Ты только подумай, вдруг эти два мальчугана были бы твои.

Слуга сменил им тарелки. Их меню не отличалось разнообразием. На первое — речная рыба, пресная и безвкусная, приемлемая только с изрядным количеством кетчупа, потом какое-нибудь мясное рагу. Гай обильно полил его острым соусом.

— Старый султан считал, что белым женщинам здесь не место, — сказал он, когда слуга вышел. — Он даже поощрял англичан к сожительству с туземками. Сейчас, конечно, многое изменилось. Обстановка в стране совершенно спокойная, и с климатом справляться мы в какой-то степени научились.

— Нл старшему из тех мальчиков было не больше семи лет, Гай, а второму лет пять.

— В этих местах бывает очень тоскливо. Иногда по полгода не видишь белого человека. Многие приезжают сюда совсем мальчишками. — Он улыбнулся той улыбкой, что так преображала его некрасивое круглое лицо. — Так что есть, знаешь ли, оправдания.

Она всегда находила эту улыбку неотразимой. Улыбка убеждала лучше любого довода. Взгляд ее смягчился.

— Ну конечно, есть. — Она потянулась через стол и дотронулась до его руки. — Мне посчастливилось, я успела перехватить тебя вовремя. Честное слово, я была бы в отчаянии, если бы мне сказали, что ты тоже так жил.

Он стиснул ее руку.

— Тебе хорошо здесь, родная?

— До неприличия.

В своем полотняном платьице она выглядела свежей, прохладной. Она совсем не страдала от жары. Красота ее была лишь красотою всякой молодости — только карие глаза по-настоящему хороши; но лицо пленяло открытым, безыскусственным выражением, а темные стриженые волосы были аккуратно уложены и блестели. В ней угадывался и ум, и воля, и не было сомнения, что тот член парламента, у которого она работала, имел в ее лице весьма толкового секретаря.

— Я сразу влюбилась в эти места, — сказала она. — Хоть я так много бываю одна, я, кажется, ни разу не соскучилась.

Она, разумеется, прочла не один роман о Малайском архипелаге, и у нее создалось впечатление о мрачной стране с могучими опасными реками и молчащими непроходимыми джунглями. Когда каботажный катер доставил их в устье реки, где их ждала большая лодка с дюжиной даяков на веслах, у нее дух захватило от открывшейся ей красоты, не устрашающей, а скорее дружелюбной. Такой легкой, веселой атмосферы, напоминающей птичье пение в листве деревьев, она никак не ожидала. По обоим берегам к воде стекали мангровые заросли и пальмы нипа, а дальше густо зеленели леса. Вдали, ряд за рядом, насколько хватало глаз, тянулись синие горы. Не замкнутое, угрюмое место, а скорее бесконечный простор, где воображение могло витать свободно и радостно. Зелень сверкала на солнце, голубое небо смеялось. Гостеприимный край словно приготовил ей торжественную встречу.

Гребцы вели лодку у самого берега, а высоко над головой летели два голубя. Наперерез лодке мелькнуло яркое пятнышко, живой драгоценный камень — зимородок. Две обезьяны, свесив хвосты, сидели бок о бок на ветке. Далеко на горизонте, на том берегу широкой и мутной реки над джунглями стояли в ряд крошечные белые облачка, единственные облака на всем небе, словно балерины в белых пачках, выстроившись в ряд, готовые к танцу, ждали, когда взовьется занавес. Сердце ее исполнилось радости, и сейчас, вспоминая этот день, она посмотрела на мужа с благодарностью и спокойной лаской.

А как интересно было устраивать их столовую-гостиную! Это была очень большая комната. Когда Дорис приехала, пол здесь устилали рваные, грязные циновки; на некрашеных деревянных стенах висели (слишком высоко) гравюры с известных картин, даякские щиты и паранги. Столы были покрыты туземными тканями в темных тонах, на них стояли брунейские медные фигурки, давно не чищенные, жестянки из-под папирос и местные серебряные изделия. На грубо сколоченной деревянной полке — романы в дешевых изданиях и старые книги путешествий в потертых кожаных переплетах, другая полка забита пустыми бутылками. Холостяцкая комната, неопрятная, но казенная, — она и позабавила Дорис, и переполнила жалостью. Какой унылой, безрадостной жизнью жил он здесь без нее! Она, смеясь, обняла его и расцеловала.

— Бедненький мой!

У нее были ловкие руки, и комната быстро приняла живой вид. Она передвигала, переставляла, перевешивала, лишнее убирала с глаз долой. Помогли и ее свадебные подарки. Теперь комната выглядела приветливо и уютно. В стеклянных вазах стояли прелестные орхидеи, в больших кувшинах — огромные букеты цветущего кустарника.

Она гордилась тем, что у нее есть собственный дом (до сих пор она жила только в тесных квартирках) и что она сделала его таким восхитительным для своего мужа.

— Ты мною доволен? — спросила она его, когда все было готово.

— Вполне, — улыбнулся он.

Эта нарочито сдержанная похвала тоже пришлась ей по вкусу. До чего же хорошо они понимают друг друга! Оба они стыдились проявлять свои чувства и, кроме как в редкие минуты, скрывали их за иронией и шуткой.

Позавтракав, он бросился в шезлонг поспать. Она тоже двинулась в спальню. Ее удивило, что он перехватил ее, пригнул к себе и поцеловал в губы. Ласки в любое время суток не были у них в ходу.

— Расчувствовался на сытый желудок, бедненький, — поддразнила она его.

— Вон отсюда, и чтобы я два часа тебя не видел.

— Смотри не храпи.

Она ушла. Поднялись они, как всегда, на рассвете, так что через пять минут уже крепко спали.

Ее разбудил плеск воды — Гай опять мылся в ванной. Стены в доме пропускали каждый звук, что бы один из них ни делал, другому все было слышно. Двигаться было лень, но, услышав, что бой накрывает стол к чаю, она вскочила и тоже побежала умыться — у нее была своя ванная. Вода, не холодная, но прохладная, приятно ее освежила. В гостиной Гай вынимал из прессов ракетки, — когда спадала жара, они обычно играли в теннис. В шесть часов уже темнело.

До теннисного корта было двести-триста шагов, они пошли туда сразу после чая.

— Ой, посмотри, — сказала Дорис, — вон та женщина, которую я видела утром.

Гай быстро оглянулся. На мгновение взгляд его остановился на туземной женщине, но он ничего не сказал.

— Какой у нее красивый саронг, — сказала Дорис. — Интересно, где она такой купила.

Они прошли мимо нее. Она была миниатюрная, с большими темными, блестящими глазами своего племени и густыми иссиня-черными волосами. Когда они проходили, она не двинулась с места, только

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату