Успех различных вероучений свидетельствует о беспросветном эгоизме людей и отсутствии у них здравомыслия.

Трудно себе представить более нестерпимый эгоизм, чем тот, что демонстрирует христианин по отношению к собственной душе.

Едва ли мудрость может считаться добродетелью, ведь в основе ее лежат умственные способности, которыми один человек наделен, а другой нет. Если для праведного поступка необходима мудрость, то, стало быть, на такие поступки способно лишь меньшинство людей.

В основе интуитивизма лежит принцип нравственного абсолюта, и шаткость такого основания проявляется уже в том, что интуиция подсказывает человеку совершенно разные поступки, в зависимости от страны, эпохи и самого человека. В одну эпоху интуиция подтолкнет человека к убийству, а в другую вызовет в нем отвращение к самой мысли об убийстве. Совсем не трудно доказать, что эти решения, принимаемые без каких-либо видимых причин, на самом деле проистекают из уроков детства и образа жизни окружающих. Интуиция зиждется на том же механизме, что и реклама: если десять тысяч раз повторить, что мыло «Пэрз» благотворно влияет на кожу лица, то в конце концов у человека возникает интуитивная уверенность в этом.

Любопытно, что даже священник, настоятель церкви Св. Иоанна Златоуста, как-то намекал на относительность морали: «Не спрашивайте, насколько верны эти (Ветхозаветные) заповеди теперь, когда нужда в них отпала; спросите лучше, насколько они были верны тогда, в свое время».

Гедонисту следует помнить, что самосознание и счастье — вещи несовместимые. Счастье покинет его, как только он сосредоточит все помыслы на погоне за удовольствиями.

Желание лишь поначалу доставляет приятные ощущения; чем оно сильнее, тем становится мучительнее, приводя к тому же результату, что и боль: мы стремимся не добиться объекта нашего желания, а освободиться от самого желания. Порою любовь достигает такой силы, что вожделение перерастает из удовольствия в муку, и тогда мужчина способен убить любимую женщину, лишь бы избавиться от мучительной страсти.

Голод — это желание на грани муки и наслаждения. Он лучше всего доказывает, что страдание и удовольствие зависят от накала желания. Пока голод не слишком силен, он даже приятен, и мысль о еде отрадна; но когда он невыносим, человек испытывает одни только страдания, и мысли его заняты не предвкушением хорошего обеда, а лишь тем, как ему отделаться от неприятных ощущений.

Нет более глупого способа возвеличивать страдания, чем утверждать, что они облагораживают человека. В основе такого подхода лежит необходимость оправдывать муки с точки зрения христианства. Однако всякая боль есть не что иное, как посылаемый нервами сигнал о том, что организм попал в пагубные для него обстоятельства; с тем же успехом можно было бы утверждать, что сигнал об опасности облагораживает поезд. Одно лишь внимательное наблюдение над окружающей действительностью убедительно показывает, что в большинстве случаев страдания отнюдь не возвышают человека, а наоборот, низводят его до звероподобного состояния. Примером тому могут служить тяжелые больные: физические муки превращают их в сосредоточенных лишь на себе эгоистов, капризных, нетерпеливых, мелочных и жадных; я без запинки готов перечислить с десяток мелких пороков, порожденных страданиями, но не припомню ни единой добродетели. Нищета — тоже мучение. Я близко знавал людей, тяжко страдавших в тисках беспросветной нужды, которая тем горше, если беднякам приходится жить среди людей побогаче; бедняки тогда становятся алчными и подлыми, бесчестными и лживыми. Учатся прибегать к всевозможным отвратительным уловкам. Обладай они некоторыми средствами, это были бы достойные люди, но, замученные нищетою, они утрачивают всякое представление о порядочности.

Среднему человеку достаточно руководствоваться в жизни своими инстинктами, сформировавшимися под воздействием нравственных норм общества, в котором он живет.

Он бушевал, этот грошовый Прометей, — сердце его терзали тревожные думы, он пытался проникнуть в тайну бытия.

Я готов относиться к жизни, как к игре в шахматы, где основные правила не подлежат обсуждению. Никого ведь не удивляет, что конь так причудливо скачет по доске, что ладья ходит только по прямой, а слон по диагонали. Эти условия просто принимаются, по ним и должно играть, а жаловаться на них глупо.

Изучение этики является неотъемлемой частью познания природы; ибо прежде чем научиться действовать правильно и разумно, человек должен осознать свое место в мире.

Усматривать в существовании человека некий высший помысел или цель есть столь же мало оснований, как и утверждать, что небесные тела обязательно вращаются по окружности только потому, что окружность — самая совершенная геометрическая фигура; а ведь последнее утверждение в античности и в Средние века безоговорочно принималось за истину.

Что же касается цели человеческого существования, вспомним старинное возражение приверженцев Аристотелева взгляда на мир против учения Коперника. В чем смысл, вопрошали они, безмерных пространств между самыми отдаленными планетами и неподвижными звездами?

Свойства, присущие всем людям, не могут быть порочными; многие этические теории грешат тем, что, выбрав более или менее произвольно некоторые человеческие наклонности, они называют одни положительными, а другие дурными. Насколько счастливее был бы человек, если бы удовлетворение полового инстинкта никогда не считалось чем-то порочным! Верная этическая теория должна выявить качества, присущие всем людям, и именно их назвать положительными.

Как можно заметить, человеку свойственно восхвалять те действия окружающих, которые ему хотя бы отчасти выгодны; впрочем, он способен восхищаться также любыми яркими, из ряда вон выходящими деяниями, которые поражают его воображение или повергают в трепет.

Не столь уж часто мы осознанно ставим себе целью получить удовольствие; это обстоятельство, впрочем, ни в коей мере не опровергает предположения, что именно к подобной цели устремлены все наши действия.

Теоретически один только страх революции кладет предел безграничной власти государства; власть эта ограничена лишь ее собственными возможностями. Поэтому государство национализирует все отрасли промышленности, которыми оно способно управлять лучше, чем самостоятельные предприниматели, оставляя последним лишь те секторы торговли, в которых отдельный коммерсант, в силу своей алчности, скорее всего поведет дело более тщательно и экономно. Государство ни на миг не должно забывать справедливую аксиому Мандевиля о том, что частные пороки суть общая выгода.

Право на различные свободы: такого права нет, разве только государство, исходя из собственной выгоды, само не предоставит его.

Для отдельного человека нравственность — не более чем выражение его довольства собою; это лишь вопрос эстетики.