не имел ни малейшего желания заходить в это приземистое, покрытое шкурами конусообразное сооружение, которое прилепилось к скалам в сотне ярдов от него. Но согласился — вовсе не потому, что уступил мягкой настойчивости эскимоса, а просто прикинул, что у этих местных можно поразжиться двумя-тремя песцовыми шкурками.
В палатке мехов не оказалось. Зато на оленьих шкурах там лежала женщина. «Нульяк» — жена, только и смог понять Лэвери из всех объяснений эскимоса.
Палатка вся провоняла тюленьим жиром, и Лэвери брезгливо разглядывал эту женщину. Она была молодая и довольно хорошенькая для эскимоски, но на щеках ее пылал лихорадочный румянец, а в уголке рта запеклась струйка крови. Ее темные глаза смотрели на Лэвери серьезно и пристально. Покачав головой, он отвернулся.
Туберкулез… рано или поздно все местные его подцепляли… Наверное, из-за грязи, в которой они жили. И вряд ли он сделает доброе дело, если отвезет ее в крошечную больницу в Йеллоунайфе, и так уже забитую умирающими индейцами. Лучше уж пусть она умрет у себя дома…
Лэвери был уже на полпути к «Энсону», когда молодой эскимос нагнал его. В руках он держал два больших моржовых клыка, и пилот увидел, что они самого лучшего сорта.
«А, черт с ними… мне-то что. Все равно я лечу на базу без посадок…» — подумал он.
— Иима. Ладно. О'кей. Я возьму твою нульяк. Только поторопись. Дуоу-ии, дуоу-ии!
Пока Лэвери прогревал моторы, эскимосы принесли женщину, закутанную в одежды из оленьих шкур, и положили ее в кабину. Молодой показал на нее и прокричал имя — Конала. Лэвери кивнул и жестом велел им уходить. Отчаливая от берега, он успел заметить позади на берегу две словно окаменевшие маленькие фигурки. Потом самолет оторвался от воды и взял курс на далекую базу.
С тех пор не прошло еще двух часов, а ему снова пришлось глядеть в глаза этой женщины по имени Конала… Лучше бы не видеть ее и не слышать о ней никогда.
Она робко улыбнулась, но Лэвери никак не ответил на улыбку. Он опять протиснулся в кабину и начал перебирать вещи, скопившиеся там за годы полетов над Арктикой. Отыскались заржавленное ружье двадцать второго калибра, наполовину пустая коробка с патронами, рваный спальный мешок, топор и четыре банки тушеной свинины с бобами. Вместе с коробком спичек и складным ножом в кармане нарядной летной куртки это и составляло все спасательное снаряжение. Бедность экипировки как нельзя лучше говорила о презрении к миру, обычно лежавшему далеко внизу под крылом его самолета.
Засунув все в рюкзак, он побрел по воде к берегу. Конала медленно последовала за ним, неся свои оленьи шкуры и большой заплечный мешок из тюленьей кожи. Со все нарастающим раздражением Лэвери отметил про себя, что она вполне может передвигаться самостоятельно. Притворилась, чтобы бесплатно прокатиться на самолете. И накинулся на нее:
— Прогулка кончилась, леди! Твой хитрец приятель втравил тебя в паршивую историю — будь неладны эти его проклятые моржовые клыки!
Смысла слов Конала не поняла, но тон уловила точно. Она отошла на несколько ярдов в сторону, раскрыла свою сумку, достала оттуда леску и начала осторожно разматывать ее. Лэвери повернулся к Конале спиной и забрался на каменный гребень, где уселся, чтобы обдумать ситуацию.
Где-то в глубине сознания тревожно мерцал язычок страха. Что же, черт побери, ему теперь делать? По правилам следовало бы никуда не отходить от своего «Энсона» и ждать, пока его не обнаружит спасательный самолет… если бы он не отклонился от намеченного курса. Он сообщил, что собирается лететь на запад вдоль побережья до Батерста, откуда повернет на юго-запад к Йеллоунайфу, а вместо этого направился туда прямо от заложенного склада, чтобы сэкономить горючее на час полетного времени. Да, не очень-то умно с его стороны, тем более если учесть, что рация вышла из строя. Так далеко от маршрута они вряд ли станут его искать; шанс — один из миллиона. Если по правде сказать, он толком даже не знает, где находится. Наудачу прикинуть — милях в пятидесяти к северу от озер Бэк-Ривер. В этих забытых богом краях, черт бы их побрал, до того мало отличительных знаков… Значит, его никто и не собирается тут искать… придется оседлать свои ноги, как эти англичане говорят… но куда же идти?
Он расправил на обтянутых аккуратными бумазейными брюками коленях потрепанную навигационную карту. О Йеллоунайфе, лежащем в четырех сотнях миль к юго-западу, и речи быть не могло… Арктическое побережье находилось не более чем в ста пятидесяти милях, но там почти никто не жил, разве только были разбросанные стойбища эскимосов… А что, если добраться до озера Бейкер-Лейк? Большим и указательным пальцами он отмерил отделявшее его от озера расстояние полета, не обращая никакого внимания на испещрившие карту ниточки рек и пятнышки озер. Около двухсот миль. Он в довольно приличной форме… вполне сможет проходить миль по двадцать в день… Десять дней — и там.
Краем глаза он уловил какое-то движение и поднял голову. Конала, похожая в своих меховых одеяниях на тепло укутанного ребенка, дошла по мелководью до самолета и забралась на выступающий из воды конец поплавка. Перегнувшись почти пополам, она раскручивала над головой леску. Крючок залетел далеко, и грузило разбило водную поверхность в ста футах от берега.
Нет, ей никак не дойти до Бейкер-Лейк. Придется ей подождать здесь, пока он не вернется за ней. Снова поднялась злость… О, боже, она еще рыбачит тут! Что же, черт подери, она собирается выловить в этом паршивом пруду?
Лэвери принялся проверять отобранное снаряжение. Проклятие, компаса же нет… а на солнце в это время года нельзя полагаться. И карманный он так и не удосужился купить… не думал, что пригодится… Но ведь в приборной доске его старой калоши есть магнитный компас…
Лэвери поспешил обратно к «Энсону», разыскал кое-какие инструменты и принялся за работу. Он так погрузился в свое занятие, что не заметил, как Конала вытащила свою леску и ловко сняла с крючка упитанного гольца. Не видел, как она достала свой женский изогнутый нож и вырезала из тушки два толстых куска филе. Только когда она появилась у открытой двери кабины, Лэвери узнал о ее удаче. Конала была так мала ростом, что едва могла заглянуть внутрь. Одной рукой она протянула ему кусок рыбы, а другой запихнула сырое розовое мясо себе в рот, всем своим видом показывая, как это вкусно.
— Нет! Нет! — Его всего передернуло. — Ешь сама… животное!
Конала послушно отошла от люка. Добравшись до берега, она наскребла с камней сухого лишайника и высекла над ним кресалом искру. Поднялся дымок, потом замерцал язычок пламени. Она накрыла огонь веточками карликовой ивы, разложила кусочки рыбы на двух плоских камнях, наклоненных к костру. Спустившись с самолета с компасом в руке, Лэвери почувствовал, как внезапно разгорелся у него аппетит при виде жарящейся рыбы, очень вкусно пахнувшей. Но к костру не подошел, а направился вместо этого к камням, где оставил свое снаряжение, и выудил оттуда банку свинины с бобами. Попытался открыть ее складным ножом и порезал большой палец.
Взяв топор, Лэвери стал колотить им по банке до тех пор, пока она не раскололась. Проклиная судьбу, заманившую его в эту ловушку, в пустыню, и оставившую его без крыльев, он яростно запихал холодное месиво в рот и, давясь, проглотил.
Конала сидела и внимательно наблюдала за ним. Когда он кончил есть, она поднялась, показала на север и спросила:
— Пихуктук? Мы идти?
Негодование Лэвери нашло повод выплеснуться наружу. Просунув руки в лямки рюкзака, он забросил его вместе со спальным мешком за спину, взял ружье и показал им на юго-запад.
— Ты права, черт побери! — заорал он. — Я — овунга пихуктук — туда! Иитпит — а тебе уж, хочешь не хочешь, придется остаться тут!
Даже не проверив, поняла она или нет, Лэвери начал взбираться вверх по песчаному склону моренной гряды, поднимающейся от озера к югу. Почти у самой вершины он приостановился и оглянулся назад. Конала сидела на корточках около своего костерка и, казалось, не подозревала, что он бросает ее. На секунду в нем шевельнулось чувство вины, но он отмахнулся от сомнений: ей ни за что не добраться с ним до Бейкер-Лейк, а тут у нее есть теплые шкуры, авось не замерзнет. А еда — как-нибудь, они тут привыкли есть что угодно… не помрет. Лэвери пошел дальше, и его долговязая фигура исчезла за гребнем, на мгновение четко обозначившись на фоне неба.
С неприятным холодком тревоги он оглядел расстилающуюся перед ним тундру, далеко впереди выгибающуюся бесконечной линией горизонта. Закругленная пустота — картина куда более устрашающая,
