бордель. Как это ни странно, он свято сохраняется в церкви. Это место, куда бросили обнаженной святую Агнессу, и тогда длинные волосы укрыли ее, а из света соткались чудесные одежды. Это три или четыре комнаты, стены их покрыты фресками, которые, к несчастью, сейчас исчезают из-за сырости, зато ясно видна арка бывшего стадиона.
Главная примета площади — фонтаны работы Бернини и его учеников. Фонтан Четырех рек удивителен, но, хоть я и восхищался полными силы фигурами, все же не мог избавиться от мысли о некоторой абсурдности изображения Нила, например: эта лошадь, выскакивающая из пещеры, лев, крадущийся к водопою, и тяжелый обелиск, никак стилистически не связанный с ними. И все же время от времени я возвращался, чтобы насладиться плеском воды, которая текла под землей от фонтана Треви и с типичной римской расточительностью во всем, что касается воды, впадала в Тибр.
По мнению папы Урбана VIII, Бернини не мог сделать ничего неправильного. В это время было еще два художника, которые находились в том же счастливом положении: Веласкес в Испании, который все больше и больше загибал вверх усы Филиппа IV, и Ван Дейк в Лондоне, чью мастерскую в Блэкфрайерс так часто посещал Карл I. Хотя Бернини за свою долгую, более чем восьмидесятилетнюю жизнь успел послужить восьми папам и наполнил Рим произведениями своего бурного гения, ни один из них не платил ему большим восхищением, чем Урбан VIII, а он, разумеется, знал лишь ранние работы Бернини, такие как дворец Барберини, «Тритон», и балдахин в соборе Святого Петра. Известно, что после своего избрания Урбан VIII призвал Бернини и сказал: «Вам повезло, что вы удостоились видеть папу Барберини; но нам повезло еще больше, что Бернини живет во время, когда мы избраны понтификом». Папа любил смотреть, как художник работает, и кто-то однажды был очень удивлен, войдя в мастерскую к Бернини и увидев, что папа спокойно держит зеркало, пока Бернини работает над автопортретом.
После смерти Урбана, благодаря своему острому неаполитанскому языку и врагам Бернини впал в немилость у Иннокентия X, чья золовка, алчная донна Олимпия Памфили, сама не прочь была бы носить тиару. Ничего не оставалось, как только подружиться с этой ужасной женщиной. Дом, в котором художнику удалось это сделать и в котором она жила, стоит в углу площади. Это темное величавое здание, палаццо Памфили. Из-за немилости Бернини был лишен возможности воздвигнуть обелиск и спланировать фонтаны на площади, но его уговорили выполнить макет из серебра, который донна Олимпия хитроумно выставила в комнате, через которую однажды вечером должен был пройти папа. Иннокентий был очарован макетом и не стал рассматривать никаких других проектов.
Иннокентию X к моменту его избрания было семьдесят два года. Этот, в общем-то, чувствительный и сострадательный человек совершенно подпал под влияние своей вдовствующей золовки. Ватикан просто гудел от женских склок. Бедный папа пытался отгородиться от них, и дворец Памфили стал тем местом, где принималось большинство решений. Пока Иннокентий X умирал в едва ли не единственной оставшейся у него рубашке, укрытый рваным одеялом, его золовка проскользнула в комнату и вытащила из-под кровати две коробки с деньгами, которые бедному папе удавалось до сих пор прятать от нее. Иннокентий X умер в одиночестве, забытый своей разбогатевшей семьей. Когда к донне Олимпии обратились насчет похорон, она заявила, что она бедная вдова и не может этим заниматься. Тело отнесли в собор Святого Петра и положили в комнате, где каменщики держали свои инструменты. Один из мастеровых из жалости зажег свечу за гробом, а так как в помещении было полно крыс, кому-то заплатили, чтобы он подежурил две-три ночи. Наконец, согласно милостивому правилу, которое Иннокентий когда-то отменил, на его похороны потратили пять крон. Трудно поверить в эту грустную историю, когда смотришь на портрет Иннокентия X кисти Веласкеса в палаццо Дориа или на памятник ему в церкви Святой Агнессы, поставленный через сто лет после его смерти.
Портрет был написан в 1649 году, когда Веласкес в Риме покупал античные статуи для Филиппа IV Испанского. Многие считают этот портрет одним из трех-четырех лучших в мире, а Джошуа Рейнолдс называл его прекраснейшим портретом в Риме. Я часто стоял напротив него в длинном коридоре дворца Дориа, уставленном золочеными, эпохи Людовика XIV канапе и столиками, и размышлял, не является ли Иннокентий X воплощением Джекила и Хайда. Человека, которого изобразил Веласкес, не смогла бы держать под каблуком и обворовывать женщина. Он выглядит суровым и непреклонным и совсем не располагает к себе. Однако в том же дворце есть еще и бюст работы Бернини, и здесь мы видим доброго и нежного мечтателя, человека, который ради сохранения мира в доме готов отдать последний грош. Каким был Иннокентий X в действительности? Бернини знал его лучше, чем Веласкес, однако надо помнить, что у Бернини были все основания льстить папе, а у Веласкеса не было никаких. Не знаю, был ли еще случай, когда два великих художника так по-разному интерпретировали свою модель, и как жаль, что большинство посетителей палаццо Дориа уходят, посмотрев на портрет, написанный Веласкесом, но даже не попробовав отыскать бюст, изваянный Бернини.
В период правления Иннокентия X на Пьяцца Навона начались эти забавные водные празднества, которые продолжались до 1867 года. По воскресеньям в июльскую и августовскую жару перекрывали трубы, отводящие воду фонтанов, и фонтанам позволяли «выйти из берегов». В конце концов вся площадь оказывалась затоплена водой.
В окрестных домах устраивались вечеринки, нанимали музыкантов, аристократы в своих золоченых экипажах медленно проезжали по запруженной площади. Среди наслаждавшихся празднествами были Старший Претендент и Мария Клементина, известные в Риме как Яков III и королева Клементина Английская. Однажды в 1727 году кто-то, выглянув с балкона, увидел, как Красавец принц Чарли, в то время семилетний мальчик, увлеченно бросает монетки в воду, и их вылавливают уличные мальчишки. При первых ударах церковного колокола экипажи исчезали и площадь осушали.
Пьяцца Навона знала всякие народные увеселения: в римские времена там были состязания колесниц и атлетов; в Средние века — турниры и бой быков; в XVIII веке — Festa di Agostox.[95] В наши дни здесь отмечается праздник Бефаны, на Крещение, в январе. Римляне представляют себе Бефану старенькой феей, грубоватой старушкой, чем-то вроде Санта-Клауса. Она раздает детям игрушки, особенно любит дарить шумные, такие как трубы и барабаны. Как и большинство народных празднеств, сейчас это уже совсем не то, что было раньше. Однако на несколько дней каждый год площадь оживает и цветет яркими воздушными шарами и счастливыми детскими лицами.
Когда мне случалось бывать на Пьяцца Навона, я подолгу смотрел на фонтаны и обязательно съедал мороженое в gelateria,[96] где лучшее в Риме мороженое, а потом заглядывал в палаццо Браски на углу, рядом с дворцом Памфили. Теперь это Музей Рима, и он полон всяких интересных вещей, особенно старых городских пейзажей. Там есть также макеты гробниц Эдуарда Исповедника и Генриха III в Вестминстерском аббатстве, выполненных в стиле Космати. На первом этаже выставлены вагоны железнодорожного поезда, изготовленного в Париже для Пия IX в 1858 году. Смотритель расскажет вам, что Pio Nono был первым папой, который решился попробовать путешествовать по железной дороге, и гордо откроет двери, пропуская вас в поезд. Вагоны производят впечатление совершенно фантастическое — изысканное мастерство XVIII века, приложенное к паровозу. Салон, тронный зал и часовня. Зеркальные двери ведут в покои папы, затянутые красным шелком. Большинство посетителей так ослеплены великолепием убранства рококо, что совершенно не замечают иронии судьбы: первый вагон для папы делался для первого «пленника Ватикана».
В картинной галерее наверху я нашел портрет черно-белого кота. Это царственное импозантное существо кралось по залам какого-нибудь дворца XVII века, а на картине изображено на вышитой подушке, с широким воротником с колокольчиками. К занавеске позади кота приколото небольшое стихотворение, в котором сказано, что знатная и красивая дама однажды поцеловала кота и завещала ему держать свое сердце и рот в чистоте и помнить ее поцелуй. Никто не знает, кто эта дама. Можно лишь надеяться, что это не графиня из старинной римской истории, которая, овдовев, не могла надышаться на своего кота и велела каждый день готовить для него цыпленка. Однажды она уехала на виллу к своей подруге в Кампанью, и в ее отсутствие слуги решили съесть цыпленка сами, а кости положили на обычное место. Графиня была удивлена, когда вернулась. Кот не бросился ей навстречу, а сидел и смотрел в сторону с глубоко оскорбленным видом.
— Что с котом? Разве ему не дали его цыпленка? — спросила графиня.
— Дали, синьора графиня, — ответили слуги. — Посмотрите, кости на полу, там, где он всегда оставляет их.
Графине нечего было возразить. Вскоре она легла спать. Кот улегся тоже, так как он всегда спал на
