раскапывавшие землю на участке, ставшем площадью дель Меркато, наткнулись на свинцовый гроб с буквами R.C.C. (Regis Conradini Corpus); внутри они нашли скелет молодого человека. Отрезанная голова покоилась на грудной клетке. Рядом лежал меч. Кости с почетом похоронили в Церкви Санта-Мария-дель- Кармине, и церковный сторож покажет за алтарем буквы R.C.C., которые помечают место погребения.
Я стоял на пыльной площади, размышляя о том, как быстро могут пасть самые могущественные люди. Мысль, разумеется, банальна, однако она невольно приходит на ум в месте, где когда-то стояли дворцы и замки, а великий император Фридрих II держал свой двор. Я вспомнил высокие стены Лучеры, орлов, круживших над Кастель дель Монте, где Фридрих однажды следил за святым Франциском, и подумал: расстроило бы человека, прозванного «Поражающим Вселенную», если бы он узнал, что величие его будет так недолговечно. А может, взглянул бы на это с греческой иронией или ответил бы арабской пословицей. Кто знает?
Род Гогенштауфенов пресекся, не оставив следа. Мрачность площади вызвана не памятью о юном герое, казненном, словно преступник (неслыханная судьба для принца, захваченного в бою), а бедностью, грязью и печальными старыми зданиями, знавшими лучшие дни. Я смотрел на детей, налетавших друг на друга в своих игрушечных автомобилях. Интересно, где они нашли деньги на это развлечение? Я думал о мистике королевства, чарующее влияние которой до сих пор чувствуется в Неаполе и на юге Италии. На расстоянии брошенного камня от места, где умер юный Конрадин, я увидел нацарапанные на стене слова: «Viva il Re».[47]
Молодого человека окружала толпа туристов. За его спиной поднимался огромный замок Кастель Нуово, а еще дальше — залив. Ни у кого из туристов не было «Бедекера» или «Мюирхеда». Сейчас не принято искать информацию самому, предпочитают услышать ее от гида или молодого студента, пытающегося заработать несколько честных шиллингов во время каникул. Пожилые мужчины и женщины стояли вокруг, словно группа школьников на экскурсии, неохотно слушающих учителя.
— Французов в Неаполе не любили, — сказал молодой человек, — и еще меньше любили их на Сицилии. Однажды, в 1282 году, французский сержант оскорбил девушку в Палермо, и ее молодой человек убил обидчика.
Пожилой американец в эксцентричной соломенной шляпе, купленной на Капри, пошел к поребрику и бросил на дорогу окурок. Остался на месте, раздраженно повернувшись спиной к истории.
— Очень скоро, — продолжил гид, — в Палермо перебили всех французов. Это событие назвали сицилийской вечерней, потому что убийства начались со звона церковных колоколов, призывавших к вечерне. Убивали даже иностранных монахов и послушников, если они не могли произнести слова, которое французы не могут сказать правильно.
Туристы беспокойно зашевелились. Некоторые подумали о ланче. Женщина в переднем ряду, из тех, кто постоянно задает вопросы, подала голос:
— А что это было за слово? — осведомилась она. В вопросе прозвучала тревога.
— Это — ciciri, — ответил молодой человек.
Туристы произнесли за ним слово и рассмеялись, обрадовавшись тому, что это оказалось так просто. Группа последовала за экскурсоводом, и я их уже не слышал.
Забавно, что лекция молодого человека оказалась продолжением моих мыслей. Сицилийская вечерня была, разумеется, ответной мерой, но насколько спонтанной или насколько просчитанной, не берусь сказать. Умение собрать толпу, организовать демонстрацию и устроить драки, заканчивающиеся убийством, было хорошо известно в средние века, как, впрочем, и в наше время, или, пожалуй, лучше будет сказать, что мы откатываемся к новому Средневековью. Старые технологии успешно возродились. Некоторые историки думают, что Сицилийская вечерня стала кульминацией заговора тех, кого погубило анжуйское завоевание Неаполя и южных территорий. Падение Гогенштауфенов произошло так стремительно, что были живы еще, преданные друзья Фридриха II, обязанные ему богатством и положением. Теперь они были разорены, новая администрация конфисковала их земли. Естественно, что они хотели изгнать французов и поставить к власти оставшихся Гогенштауфенов. Ну, а кто остался-то?! После смерти Конрадина были живы лишь незаконнорожденные потомки, да и то большинство из них сидело в тюрьме. Самым лучшим выбором представлялась дочь Манфреда, Констанция, вышедшая замуж за Педро III Арагонского.
Заговор дошел до Барселоны. Шпионов и заговорщиков было столько, что ни одному романисту не справиться. Были вовлечены и папа, и византийский император, короли и — самое главное — флорентийские банкиры. Педро Арагонского убедили войти в Сицилию и предъявить права на трон от имени своей жены. Он благополучно прибыл на место, и вскоре за ним последовала Констанция вместе с детьми. Испания встала одной ногой в Италию. С этого началось соперничество Испании и Франции за властные полномочия в Италии.
Ситуация изматывала всех, имевших к ней отношение. В результате два королевских двора царствовали одновременно, называя себя королями и королевами Сицилии. Анжуйская династия французов управляла из Неаполя, арагонская — из Сицилии. С XV века испанцы стали управлять из Мадрида и Сицилией, и Неаполем, назначая для этого вице-королей.
Рассказу молодого гида о Сицилийской вечерне придал драматизма Кастель Нуово. Этот замок вызывает у меня ассоциации с лондонским Тауэром и Бастилией. За несколько столетий по исторической сцене прошла вереница странных персонажей, в том числе и сумасшедших. Сначала это были представители анжуйской династии, потом — арагонской. При входе в замок туриста привлекут, а может, и оттолкнут две огромные полукруглые башни. Между ними повисла ренессансная арка. Контраст странный до нелепости. Арка посвящена триумфальному входу Альфонсо I в Неаполь в 1443 году. Два каменных мастодонта, вместо того чтобы раздавить непрошеную гостью, удерживают ее на своих плечах с почти трогательной нежностью. Так мог бы слон нести розу. Замок не так-то просто увидеть, он никогда не пустовал, и сейчас в нем находится уйма научных обществ.
Самое сильное впечатление производит зал баронов. Его потолок поднялся на высоту в девяносто футов. Название увековечило типичное событие неаполитанского Средневековья. Король Неаполя, желая показать баронам, что их мятеж прощен и забыт, пригласил их на свадебный пир, но, как только все они радостно расселись за столом, подняли разводной мост и гости из обеденного зала опустились в темницы. Где-то в этом массивном здании была келья, в которой томился бедный старый папа-отшельник, Целестин V, чью могилу я видел в Аквиле. Поверив всему, что говорили ему амбициозные и свирепые мошенники, которыми он был окружен, старика легко заставили отречься. Этому поспособствовал загадочный голос, звучавший по ночам, который, как я уже рассказывал, принадлежал Бенедикту Каэтани (Бонифацию VIII), шептавшему в переговорную трубу.
В отличие от лондонского Тауэра, из которого, кажется, выгнали всех призраков, Кастель Нуово, несмотря на все свои научные общества, служит притоном для привидений. Не хотел бы я быть секретарем общества, в котором по рассеянности оставили бы на столе небольшие деньги, поскольку не сомневаюсь, что призрачные анжуйские или арагонские пальцы их тут же бы обнаружили!
Приятно, тем не менее, вспомнить счастливое царствование Роберта Мудрого (1309–1343), когда Неаполь посетили Петрарка и Боккаччо. Те яркие дни запечатлел «Декамерон». Книга эта имеет больше отношения к Неаполю, нежели к Флоренции. Согласно легендам, по замку бродят две скандально известные королевы. Иоанна I (Джованна), внучка Роберта Мудрого, прожила бурнуюжизнь, у нее были четыре мужа и многочисленные любовники, а под конец ее задушили подушкой. Иоанна II переплюнула тезку по части скандалов, однако многие ее грехиприписали предшественнице.
Некоторые арагонские короли были не многим лучше анжуйских монархов; один из них, возможно, унаследовал мавританские наклонности от Гонсальво де Кордовы — любил сохранять трупы своих врагов. Другой, как говорят, держал в темнице крокодила, которому время от времени скармливал пленников.
Такие истории надо воспринимать с долей недоверия, но должен сказать, что мрачный старый замок будто бы рождает их сам.
В одно воскресное утро я сел в фуникулер, уносящий к горной вершине. Позади Неаполя находится старый форт Святого Эльма. Был полный штиль — не колыхался ни один листок, и жалюзи на окнах дорогих квартир были опущены: хозяева не пускали в дом солнце. Тем не менее здесь было прохладнее, чем внизу, а на улицах — слава богу — спокойно. Можно было даже перейти дорогу, не призывая мысленно ангела- хранителя. В пространствах между домами, далеко внизу, мелькал Неаполитанский залив. Передо мной
