Царицу Небесную под оливковыми деревьями. В этом мире короли и королевы не снимали короны, даже укладываясь в постель, а ангелы и бесы встречались среди прохожих на узких городских улицах. В то время, когда Уччелло и его современники бились с проблемой перспективы, художники Сиены, жившие в сорока милях от них, все еще писали опрокидывающиеся на зрителя столы и полы. Писали, отвернувшись от Флоренции и обратив взоры на Равенну.

Мне нравилось смотреть на залитую солнцем великолепную площадь Кампо с кирпичным мощением в елочку. Кампо часто сравнивают с раковиной, хотя мне эта площадь кажется похожей на раскрытый веер. Ручка этого веера — палаццо Публико, от него расходятся девять сегментов, образуя огромный полукруг. Каждый сегмент — чудо кирпичного мощения. Площадь деловито гудела. Плотники забивали последние гвозди в трибуны, заслонившие нижние этажи старинных дворцов — там теперь магазины. По скаковому кругу рассыпали песок — слой толщиной в шесть дюймов. Машины подвозили матрасы: ими заблокируют вход на виа Сан Мартино. Это место можно уподобить «ручью Бичера»[94] — когда жокеи на бесседельных лошадях огибают площадь и мчатся галопом в этом направлении, лошадь, не знакомая с трассой, выскакивает, как правило, на виа Сан Мартино. Несмотря на принимаемые меры безопасности здесь, как мне рассказывали, нередко бывают несчастные случаи.

Все это, подумал я, навсегда останется со мной: солнце на красных кирпичах высокой башни Манджиа, городская стена с черно-белыми щитами Сиены; разгуливающие по площади туристы и крестьяне; человек, торгующий шарами и сладостями; стук молотков; с хрустом проезжающие по песку машины, груженные тюфяками и досками; маленькая девочка с привязанным к нитке красно-желтым шаром. Девочка засмотрелась на голубей, пивших воду из фонтана.

В 1297 году жители Сиены стояли на этой площади и смотрели на рабочих, приступивших к постройке палаццо Публико, а было это в том самом году, когда английский король Эдуард I увез из Шотландии Скунский камень. С тех пор прошло более шести с половиной столетий. Городские власти по-прежнему занимают бельэтаж этого дворца, а туристам разрешают подняться по каменной лестнице и побродить по расписным залам верхних этажей. Здание фантастическое. Не нашлось на него своего Вазари, который бы, как во Флоренции, его модернизировал: удалил бы со стен рыцарей и дам или убрал чугунные резные экраны и снес неудобные стены. Здесь сохранилась та же обстановка, что была и при средневековой коммуне. Из комнаты приоров вы смотрите вниз и видите раскрытый веер Кампо с оборкой из старинных зданий. Отвернувшись от окна, любуетесь стенами, расписанными в 1407 году. Часовня, полутемная и таинственная, сплошь покрыта фресками с изображением святых и героев.

Из-под расписных ее арок вы входите в Зал карты мира, впрочем, карты этой давно здесь нет. Тем не менее сохранилась превосходная картина, которую отцы города в 1315 году заказали Симоне Мартини. Он тогда с триумфом вернулся из Авиньона, где встретился с Петраркой и Лаурой и где написал фрески, понравившиеся папе. На картине, которая закрывает всю стену, написана Пресвятая Дева. Она сидит под балдахином, который держат над ней святые. Хотя на картине нет ни короля, ни рыцарей, группа изображенных на ней святых принадлежит к рыцарскому сословию.

Когда Филипп де Комин в 1495 году вместе с Карлом VIII побывал в Сиене, он решил, что город «управляется хуже всех в Италии», что его постоянно «раздирают междоусобицы». Вероятно, он сделал такой вывод, посмотрев на две знаменитые фрески, написанные за сто пятьдесят лет до того художником Амброджо Лоренцетти с целью показать разницу между добрым и дурным правлением. Хотя фреска «Дурное правление» сохранилась не слишком хорошо, можно все же увидеть, что хотел донести до сведения современников Союз торговцев. На фреске «Доброе правление» Справедливость сидит на троне, а окружают ее Великодушие, Умеренность, Благоразумие, Сила и Спокойствие. Над их головами летают Вера, Надежда и Благотворительность. Мы видим великолепную панораму Сиены — площадь, улицы, дворцы и ворота. Люди заняты работой, профессор учит, девушки танцуют, лошади везут товары. В сельской местности, за городскими воротами, трудится на горной террасе землепашец, крестьяне обрабатывают виноградники, а счастливые охотники занимаются промыслом в горах и на речном берегу. Ну а теперь переводим взгляд на «Дурное правление». Здесь на троне фигура, голова которой увенчана рогами. Одну ногу сатана поставил на черного барана, олицетворение Тирании. В свите, что стоит по обе стороны трона, различаем Жестокость, Предательство, Обман, Гнев, Несогласие, Измену. В воздухе повисли Алчность, Гордыня и Тщеславие. На земле лежит связанная Справедливость. Пейзаж безрадостен: земля голая, поля не обработаны, виноградник запущен, мужчины убиты, а женщины изнасилованы.

Несколько столетий назад, когда люди не умели читать, эти две аллегории были эквивалентны — если использовать современную терминологию — годовой подписке на ежедневную газету. Все это актуально и в наше время. Можно сказать, что картины написали буквально вчера.

Из галереи я унес воспоминание о решительном маленьком всаднике, кондотьере Гвидориччо да Фольяно. В 1326 году его на шесть месяцев избрали командующим, но обязанности свои он исполнил столь хорошо, что Сиена подписала с ним соглашение на семь лет. Изображен он в панцире и маршальской мантии, украшенной черными бриллиантами и зелеными листьями. Иноходец покрыт пышной попоной. И всадник, и лошадь приготовились к решительной атаке, и, хотя мы видим только один глаз лошади, выглядит он очень красноречиво: конь знает, что хозяин потребует немедленной сдачи города. В некотором отдалении виден город, окруженный крепостной стеной. Картина небольшая, но в ней много энергии. Маленькая вооруженная фигурка сжимает жезл и держится в седле столь уверенно, что остается в памяти наряду с четырьмя другими всадниками Италии. Все они кондотьеры, их имена останутся в истории — Хоквуд во Флоренции, Гаттамелата в Падуе, Коллеони в Венеции и да Фольяно в Сиене.

Когда в Сиене во время Палио раздается барабанная дробь, люди со всех сторон сбегаются на этот звук. По старым улицам прокатывается эхо, у дворцов такой вид, будто они хорошо обо всем осведомлены, и заранее все одобряют. Оглянувшись, вы увидите в конце улицы человека в красно-желтых рейтузах. Идет он быстро, в руке держит яркий флаг. Это пока еще репетиция, подготовка к Палио. Как-то днем я шел по крутой виа деи Фузари, направляясь к собору, и вдруг услыхал дробь приближавшихся барабанов. Выйдя на площадь, обнаружил, что она запружена народом. Все смотрели в одну сторону. На крыльце у западных ворот, в окружении священнослужителей и певчих, стоял в митре и сутане архиепископ Сиены.

Через несколько мгновений я увидел удивительное зрелище. На площадь из темной улицы поднимались четыре белых тосканских вола. Впряженные попарно, они тащили за собой тяжелую повозку. Повозка, дергаясь и скрипя, медленно ползла по мостовой. Рядом шагали молодые люди в одежде 1450 года. Одна половина их рейтуз была белой, другая — черной. Туники стянуты на талии поясом, на головах лихо заломленные фетровые шляпки. Над повозкой реяли знамена и черно-белые флаги Сиены. Из окон повозки высовывалось другие молодые люди в таких же костюмах. Они гордо поглядывали на стоявших в толпе приятелей.

Так я впервые увидел карраччо — священную колесницу Сиены, да и вообще колесницу я видел впервые в жизни. Так вот как выглядели боевые машины Средневековья! Постойте, это же украшенная фермерская повозка, облагороженная сенная телега с ярко окрашенными бортами и изящно вырезанными колесными спицами! На мачте бился длинный черно-белый вымпел Сиены. К середине флагштока подвешен медный колокол. Нарядный юноша то и дело звонил в него, дергая за веревку. Когда колесница поравнялась со ступенями собора, к головам волов подошли четверо пажей в коричневой холщовой одежде, из колесницы молодые люди спустили шелковое знамя. Это и был знаменитый палио. До начала скачек его полагалось хранить в соборе. Затем я увидел предмет, который поначалу меня озадачил. С колесницы его выгрузили несколько юношей. Оказалось, что это — восковая свеча высотою пять футов, подарок церкви от контрады. В это мгновение грянули разом все колокола города. Людям, побывавшим в католической церкви, нравился, должно быть, красивый этот обычай, который христианство позаимствовало у язычества — сжигание свечей возле усыпальниц, — но мне в этот раз повезло особенно: такого подарка собору я еще не видал.

Сиенский собор похож на епископа, который то ли по случаю ограбления на большой дороге, то ли в результате кораблекрушения вынужден был облачиться в восточный костюм. Не может быть на свете ничего более христианского, нежели очертания этой благородной церкви, и ничего более мусульманского, чем горизонтальные переливы полос белого и черного мрамора, которым это здание облицовано. Когда смотришь на него, воспоминания о готических соборах смешиваются с мыслями о Каире и Дамаске, и диву даешься: как попали эти беспокойные чужеродные полосы на холмы Тосканы.