Я поинтересовался у одного из шляпников, верит ли он — человек, из-под чьих рук вышло множество
— Нам не полагается задумываться о таких вещах.
Тогда я задал вопрос, что легче производить — шапки для дервишей или шляпы для верноподданных Кемаля.
— Никакого сравнения, — уверенно отвечал мастер. — Дервишская шапка — это произведение искусства, а нынешние шляпы обычный ширпотреб. Их можно штамповать сотнями.
И он пренебрежительно махнул рукой в сторону товара, сваленного перед лавкой.
— А это прибыльно? — не унимался я.
Шляпник лишь покивал с улыбкой, как бы говоря: в этом мире все в порядке.
Уже на улице, распростившись с гостеприимными хозяевами, я поинтересовался у Хассана, куда подевались фески старой Турции.
— Их уничтожили, — последовал лаконичный ответ.
Я видел: вопрос нисколько не интересовал моего провожатого. Бесполезно было ему доказывать, что многие старики припрятали свои фески и бережно хранят их по сей день — как напоминание о тех днях, когда Турция была Турцией, а гарем гаремом.
— Если б это соответствовало истине, то против них давно бы придумали законы.
С подобной логикой не поспоришь, однако мне не хотелось сдаваться.
— Но скажите честно, положа руку на сердце, неужели вам действительно нравится носить шляпу вместо фески?
— Нам нравится носить то, что велит Кемаль Ататюрк, — не задумываясь, ответил Хассан, и в воздухе снова запахло национальным гимном, который неизменно сопровождает любое упоминание имени президента.
— Разве китайцы не поотрезали свои косички в 1911 году? — продолжал развивать патриотическую тему Хассан. — А феска для прогрессивного турка то же самое, что косичка для прогрессивного китайца. Обе символизируют рабскую привязанность к прошлому. Они избавились от косичек, мы отбросили фески… Старая легенда гласит: пока турки не покинут берега Босфора и не вернутся в Анатолию, они не станут великой нацией. Константинополь, который ныне зовется Стамбулом, — препятствие на нашем пути. Он сдерживал и принижал турок. Но теперь, когда мы перенесли свою столицу в Анкару, все изменится. Мы снова станем турками с большой буквы!
Прогулка по современной Конье стала бы культурным шоком для любого, кто знаком со старой Турцией. Наибольшее удивление вызывает поведение женщин. Если в прежние времена женщины появлялись вне дома с ног до головы закутанными в темные покрывала, то теперь они без всякого смущения носят европейские одежды и даже позволяют себе остановиться на улице и поболтать со знакомым мужчиной. Турецкие дамы с увлечением листают журналы мод и пытаются не отставать от парижанок.
Прежний идеал турецкой женщины — безвольного существа, разжиревшего от безделья и чрезмерного употребления сладостей, — остался в далеком прошлом. Нынешние турки восхищаются стройными, изящными женщинами. И я заметил, что на рекламе сигарет (да и любых других товаров, где уместно изображение женской фигуры) появляются именно такие девушки — тоненькие красавицы, одетые по последней моде, частенько с сигаретой в руках и уж, во всяком случае, несомненные сторонницы женской эмансипации.
Подойдя к окну гостиницы, я окинул взглядом окрестности. Наибольший интерес представляло новенькое здание начальной школы, стоявшее как раз напротив отеля. Примерно за полчаса до того, как привратник отпер двери, перед школой собралась большая и шумная толпа детишек. Не меньше сотни учеников — мальчиков и девочек с книжками под мышкой — с нетерпением ждали, когда им можно будет войти внутрь. Наконец двери распахнулись, и это послужило сигналом: из-за всех углов показались десятки ребятишек, они поспешно пересекали игровую площадку и скрывались в здании школы. В это же время появилась группа молодых турецких девушек — это были студентки-практикантки, направлявшиеся к месту работы. Все девушки были одеты в синие пиджаки и темные юбки, на головах у них красовались щегольские фуражки с золотой тесьмой. Глядя на этих будущих учительниц, степенно вышагивавших с портфелями и сумками в руках, я думал, что в дореволюционные времена они безвылазно сидели бы в гаремах, а если и выходили бы на улицу, то лишь под покровом плотной чадры.
Чем больше я познавал современную Турцию, тем сильнее восхищался достижениями Гази и его сподвижников. Заседавшее в Анкаре правительство уже добилось многого. Будь в запасе у него хотя бы десять лет мирной жизни, я уверен: весь мир с удивлением взирал бы на совершенно новую Турцию.
Надо признать, что нынешним турецким правителям досталось тяжелое наследие. В начале двадцатого века Турция представляла собой безнадежно нищую страну, развращенную многолетним равнодушием и кумовством, связанную по рукам и ногам мусульманской традицией. Правительство Ататюрка провело тотальную модернизацию: оно решительно порвало с традицией, избавилось от алчных иностранцев, реанимировало производство и заставило турок работать.
Мне кажется, что Кемаль Ататюрк чем-то напоминает нашего Альфреда Великого. Тот тоже начал с того, что изгнал из Англии данов и занялся переустройством родной страны. Подобно своему британскому предшественнику, нынешний турецкий президент отложил в сторону меч и посвятил себя созданию новых законов для турецкого народа.
Организация турок-кемалистов близка по духу к ирландскому движению Шинн Фейн. На протяжении столетий турки находились в подчинении у греков, армян, евреев и других иноземцев, сумевших узурпировать все коммерческие рычаги в стране. При этом страдала не только турецкая экономика, но также язык и религия. Доказательством тому множество арабских слов и верований, проникших в турецкую культуру. Ататюрк поставил перед собой цель создать новую, турецкую Турцию, и для этого ему пришлось сокрушить тысячи чужеродных идолов. Он избавился от всего иностранного.
Удивление вызывает то спокойствие, с которым турецкий народ отнесся к ниспровержению традиций. Похоже, турки беспрекословно доверяют своему Гази: они никак не отреагировали на исчезновение султанов и халифов, смирились с изменением социальных обычаев, небывалой свободой женщин, запретом на ношение национальной одежды и фактической отменой религии.
Нашлись, конечно, люди, которые цинично посмеивались над новой моделью поведения, усиленно пропагандируемой президентом, — особым нападкам подвергались алкогольные коктейли, фокстрот и нелепые котелки. Но даже критики не могли не восхищаться той энергией и решимостью, с какой Кемаль Ататюрк взялся переделывать Турцию на новый, европейский лад. Он не остановился даже перед тем, чтобы заново переписать историю страны — и все для того, чтобы открыть перед своим народом новые перспективы.
На мой взгляд, из всех этих достижений наибольший интерес представляет новая система образования.
Я высказал пожелание посетить начальную школу в Конье. Хассан на мою просьбу отреагировал неожиданно.
— Думаю, туда вам лучше отправиться одному, — сказал он и пояснил: — Если я пойду с вами, то могу расплакаться и покрыть себя позором. Все-таки я кавалерийский офицер.
Тут уж я не сумел скрыть своего удивления. Неужели передо мной тот самый человек, который совсем недавно хвастал своими военными «подвигами»? Герой, который жег деревни, убивал мятежников, с шашкой наголо скакал в атаку на греков и роялистов?
— Вам этого не понять! — воскликнул Хассан. — Вы-то родились и жили в стране, где получить образование очень просто, а школа — самое обыденное явление. Не то что у нас! Вы только подумайте: в детстве я был вынужден ходить в какое-то непонятное заведение при мечети. Мы сидели на грязном полу, а наш с позволения сказать учитель — старик, которому было наплевать на нас, — читал вслух Коран. Вот и все. Такова была Турция во времена моей юности. Теперь все изменилось. Каждый молодой турок — не важно, юноша или девушка — имеет возможность учиться бесплатно. В вашей стране образование — как вода, всем дается даром. Повсюду бесплатно! Потому я и говорю, что вы не поймете. Когда я смотрю на этих детей, у меня все здесь сжимается…
И Хассан, кавалерийский офицер, стукнул себя по груди.
