ощущение, что типичные городские персонажи — нищий у ворот, торговец специями, погонщик верблюдов, убеленный сединами старец, греющийся на солнышке — не те, за кого себя выдают. Вот-вот прозвучит сигнал невидимого режиссера, актеры сбросят маски и окажутся совсем другими людьми.
Я, конечно, могу ошибаться, но именно такое впечатление производит Алеппо.
Итак, я который уже час прохаживался по алеппскому базару, представлявшему собой скопление улочек с бесконечными лавочками и мастерскими. Местами попадались великолепные сарацинские ворота, которые вели в маленькие дворики с фонтаном и непременным лимонным деревом или же в
Здесь были улицы кузнецов, улицы кожевников, красильщиков или ткачей. Разок я наткнулся на улицу, где торговали исключительно специями, и такого выбора я не видал нигде на свете: корица, гвоздика, кориандр, сумах, анисовое семя, алоэ, мускатный орех, шафран, тамаринд, ромашка, хна и прочие пряности — все было расфасовано по маленьким пакетикам и лежало на подносах, в казанах, кувшинах.
Две женщины в чадрах покупали какие-то коренья. Я поинтересовался у молодого армянина, что это за снадобье. Он перевел мой вопрос покупательницам, и одна из них ответила по-арабски — так же смело и живо, как беседовали бы женщины на лондонском рынке.
— Она говорит, это фиалковый корень, — перевел армянин. — Если его растолочь и смешать с медом, получится отменное средство от ревматизма. Втирать надо после горячей ванны.
Я побродил еще около часа по этим крытым базарам, наблюдая за театрализованным представлением под названием «покупка по-восточному». Это настоящий спектакль: руки, воздетые в волнении и ужасе, пренебрежительное пожатие плеч, убедительные жесты и ожесточенная торговля. Как правило, все заканчивалось медоточивыми улыбками, взаимными комплиментами и крошечными чашечками сладчайшего кофе.
Рядом с улицей кожевников стоит величественная мечеть Джами Захария, где захоронен прах святого Захарии, отца Иоанна Крестителя. Оставив обувь у входа, я зашел внутрь. Каменный саркофаг, накрытый тяжелым расшитым покрывалом, помещается за позолоченными ограждениями. Залитый солнечным светом дворик полон коленопреклоненных мужчин. Они молятся, обратившись лицом к Мекке. Я вижу отрешенные лица и раскачивающиеся фигуры, каждый из мужчин без устали кланяется, прикасаясь лбом к раскрашенным плиткам мощеного двора.
В Алеппо мне неоднократно доводилось слышать о Шейхе.
— Вам непременно надо с ним познакомиться, — говорили мне. — Это удивительный человек. Он занимается тем, что торгует древностями.
Поддавшись уговорам, я сговорился с одним местным жителем, который взялся отвести меня к знаменитому Шейху. Мы вышли ранним утром и долго блуждали по древним улочкам. Ворота здесь были старинные, открывались с протестующим скрипом, видно, петли ковали еще во времена султана Селима. Наконец мы пришли в тихий переулочек. Промелькнули, подобно черным призракам, две женщины с закрытыми лицами и скрылись за поворотом. В конце переулка обнаружилась арочная дверь, подбитая ржавыми гвоздями размером с шиллинг. Мой спутник понял с земли камень и громко постучал по одному из таких гвоздей. Дверь отворил мальчик-араб.
Мы миновали внутренний дворик, поднялись по шаткой лестнице и очутились в необычной комнате. В углу ее сидел спиной к маленькому окошку важный седобородый старец. На голове у него был зеленый тюрбан, обличавший в старике особу религиозного звания. Сама же комната была завалена самыми разнообразными предметами. Такое впечатление, будто вековые ветры гуляли по всей земле, сметая в эту комнату все имеющее хоть какое-то отношение к антиквариату. Здесь громоздились горы книг на арабском языке. Время от времени баланс нарушался, и тогда ненадежная конструкция обваливалась на пол. Судя по всему, о наведении порядка никто не заботился. В комнате находилось множество застекленных ящиков с фрагментами персидской вышивки, римского стекла и византийской керамики. Толстый слой пыли покрывал большинство экспонатов, разбросанных в живописном беспорядке. Старинное оружие, оленьи рога и шкуры животных валялись вперемежку с китайскими вазами, серебряными ложками и бронзовыми горшками с античными монетами.
На древнегреческом надгробии стоял ящик из-под сигар, полный египетских скарабеев. По стенам были развешаны нитки бус, найденных в древних могильниках, с потолка свешивались кремневые мушкеты, ятаганы и арабская вышивка.
При нашем появлении Шейх поднялся и церемонно поприветствовал гостей (опрокинув при этом один из горшков с монетами). После чего вернулся на свои подушки и занялся приготовлением чая по-персидски. Перед ним стояла жаровня с тлеющими углями, куда и был помещен медный чайник. Шейх долго колдовал над ним, добавляя по щепотке различных пряностей из баночек, разбросанных по полу. В конце концов он преподнес мне маленький стаканчик дымящейся жидкости. Напиток был ароматным, сладким и совсем не похожим на то, что у нас на Западе принято называть чаем.
Я выразил свое восхищение коллекцией Шейха, на что он заулыбался и жестом пригласил меня пройти в одну из внутренних комнат. К своему изумлению я обнаружил помещение, еще более захламленное, нежели первая, приемная комната. Здание было трехэтажным с множеством комнат, кольцом окружавших внутренний дворик. И все это пространство было до самого верха забито экспонатами — плодами долгих и упорных поисков.
В ходе затянувшейся экскурсии по дому, а также ожесточенной торговли за несколько александрийских тетрадрахм (которой я стал невольным свидетелем) мне удалось по частям восстановить историю жизни Шейха. К моему удивлению, выяснилось, что он не сирийский араб, как я вначале предполагал, а афганец, и к тому же подданный Великобритании. Шейх показал мне британский паспорт, в который были вписаны четыре жены. Должен сказать, что ни до, ни после мне не доводилось видеть такой диковинки. Самой старшей из жен было сорок семь лет, младшенькой же едва стукнуло восемнадцать. По словам 76- летнего Шейха, в настоящий момент он подумывал о новой женитьбе.
В довоенную эпоху, когда в Сирии правили турки, этот человек был известен своей набожностью и частыми паломничествами в Мекку. Поэтому, когда разразилась Первая мировая война, в дом к Шейху пришел сам Энвер-паша[19]. По словам хозяина дома, он сидел на том самом месте, где я сейчас сижу, и уговаривал Шейха в ближайшую пятницу выступить в мечети с призывом к священной войне. Шейх дал согласие.
Но в назначенный день он взошел на кафедру и неожиданно проговорил: «Британия — друг всего мусульманского мира, а врагом является Турция». Естественно, его сразу же арестовали и бросили в тюрьму по обвинению в подстрекательстве к мятежу. На суде Шейх заявил судьям:
— Я старый и одинокий человек. В этом городе у меня нет близких людей. Вы можете расстрелять меня, но запомните: я подданный Великобритании, и за мной стоит вся британская армия.
В этом месте своего повествования Шейх приподнял подол одеяния и продемонстрировал мне свои ноги. На обеих лодыжках у него были припухлости размером с яблоко.
— Я просидел в тюрьме три года, — сказал он. — А это следы от кандалов.
По окончании войны этот отважный человек снова вернулся в Алеппо и начал строить свою жизнь заново. По сирийской пустыне распространилась весть, что Шейх интересуется предметами старины. Со всех сторон к нему потянулись бедуины. Они несли найденные в песке кольца, стеклянные безделушки, извлеченные из римских захоронений, древнегреческие монеты и прочие находки, за которые Шейх готов был платить хорошие деньги.
Несколько дней спустя я снова пришел в гости к Шейху. На сей раз я обнаружил хозяина дома в обществе десятка кочевников. По своему обыкновению он сидел на подушках и лениво потягивал персидский чай. Но, приглядевшись, я увидел, что передо мной совершенно иной человек. Шейх был охвачен охотничьим азартом, в глазах его светилось предвкушение удачной сделки. Да уж, этот человек умел и
