важных и успешных года его миссионерской жизни. Павел, «призвав учеников и дав им наставления и простившись с ними, вышел и пошел в Македонию».
Описанная сцена разыгрывалась перед моими глазами, пока я сидел в полуразрушенном театре Эфеса. Я не видел ни травы, пробивавшейся меж камней, ни деревьев, выросших на месте сидений, ни поваленных колонн просцениума. Перед моим мысленным взором пылала ярость толпы, заполнившей театр; улицы — ныне занесенные многовековыми слоями земли — снова ожили: по ним катился бурлящий людской поток. Кто-то что-то спрашивал, ему отвечали… И над всем шумом звучал мощный клич: «Велика Диана Эфесская!» Затем наваждение исчезло. Я снова сидел в разрушенном театре. Впереди тянулась мертвая дорога, терявшаяся в болотистых пустошах. Но над этой дорогой, как и над зеленой водной гладью, разносился мерный шум, ритм которому задавали жирные лягушки в пруду: «Велика Диана… Велика Диана… Велика Диана Эфесская!»
Письмо, известное под названием Послание к Ефесянам, было написано не только для эфесян: это был циркуляр, в котором в качестве адреса указывалось «для христиан города….», а далее стоял прочерк, куда надлежало занести название любого необходимого города. Так уж случилось, что со временем эта общая энциклика стала связываться именно с Эфесом, в то время как другое циркулярное письмо, Послание к Римлянам, соответственно, с Римом.
Поскольку Послание к Ефесянам посвящено не местной конкретике, а поднимает общие богословские вопросы, которые лежат за пределами данной книги, я ограничусь следующей цитатой из книги преподобного Р. Г. Молдена «Современные проблемы Нового Завета»:
Эта энциклика «О Церкви (Ефесян)» является естественным следствием более ранней энциклики «О Природе Христианской Религии (Римлян)» и служит наиболее полным выражением мнения святого Павла из всех имеющихся в наличии. Возможно, в мире никогда еще не возникало более насущной необходимости воспринять это мнение, чем в наши дни. Я уверен: если бы мысли, высказанные в Послании к Ефесянам, были всесторонне и внимательно изучены и если бы их положили в основу европейской цивилизации, то сегодня бы не возникло необходимости в такой организации, как Лига Наций. Именно набор идей, изложенных святым Павлом в его послании, обеспечил эффективность Лиги Наций.
Согласно вековой традиции, Павел написал Послание к Ефесянам в Риме, в ожидании суда (то есть практически в конце жизни). В тот же период он пишет и другие послания:
Послание к Колоссянам;
Послание к Филиппийцам;
Послание к Филимону.
Все эти четыре письма известны под названием «Тюремных посланий». Однако возникает вопрос, в какой темнице они были написаны? В самих посланиях нет сведений на этот счет. Существует предположение, правда не подкрепленное историческими данными, что апостол написал послания в те два года, что провел в Кесарии в ожидании высылки в Рим. В Деяниях упоминается одно пленение — ночь, проведенная в тюрьме Филипп. Однако вполне резонно предположить, что за длинную и многотрудную жизнь апостола возникали и другие аналогичные ситуации. Разве сам Павел в Послании к Коринфянам, написанном вскоре после отъезда из Эфеса, не упоминал случаи, когда он был брошен в темницу за распространение Евангелия Христова?
В последние годы был выдвинут ряд весьма убедительных гипотез, объединенных под общим названием «эфесской теории». Эта теория допускает, что по крайней мере единожды (а возможно, и чаще) Павел подвергался пленению во время пребывания в Эфесе. А также то, что «Тюремные послания» были написаны не в Риме, а именно в Эфесе.
Ведущую роль в разработке гипотезы об эфесском пленении сыграл доктор Дж. С. Дункан, профессор библеистики в университете Сент-Эндрюс. Полнейшее выражение теория нашла в книге Дункана «Эфесское пасторство святого Павла». В ней автор ссылается на собственные слова апостола, утверждающего, что противостояние в Эфесе было куда более опасным, чем может показаться из текста Деяний. «По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе…» И далее он говорит «о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых»55. Безусловно, апостол имеет в виду какую-то ситуацию, более опасную, нежели описанный в Деяниях мятеж серебряников.
Профессор Дункан задается вопросом: а не станут ли «Тюремные послания» более понятными, если допустить, что писали их в Эфесе, а не в римской темнице? В Послании к Филимону мы находим два интересных примера. Там говорится о неком рабе Онисиме, бежавшем от хозяина в маленьком городке Колоссы, всего в сотне миль от Эфеса. И неужели мы поверим, что этот раб отправится за моря, с необходимостью пройти тысячи миль по незнакомым дорогам, чтобы обрести безопасность в Риме? И это при том, что он мог укрыться в соседнем Эфесе, где, кстати, находился храм Дианы, предоставлявший убежище должникам, ворам и даже убийцам! И затем в конце письма апостол просил Филимона приготовить для него помещение, ибо надеялся, «по молитвам вашим», вскоре оказаться в Колоссах. Эта просьба выглядит более естественной, если предположить, что на момент написания письма Павел находится в Эфесе, а не в далеком Риме. Не говоря уж о том, что из Рима апостол надеялся отправиться на запад, в Испанию.
Анализируя Послание к Филиппийцам, профессор Дункан берет на себя смелость утверждать, что у него имеются все основания считать, будто это письмо написано в эфесской тюрьме во время третьего миссионерского путешествия Павла. Это вызывает некоторые сомнения, ибо мы привыкли считать доказательством римского происхождения письма следующие фразы апостола: прежде всего, в начале письма он упоминает «преторию», а в конце шлет приветствия «из кесарева дома». Однако профессор Дункан доказывает, что «Преторией» могло называться любое место, где обосновалась римская провинциальная власть, т. е. это эквивалент современного понятия резиденции губернатора. Что же касается «кесарева дома», то, по мнению Дункана, это всего лишь указание на большое количество гражданских слуг, задействованных в провинциальной администрации.
Если допустить, что Павел был посажен под арест в Эфесе, то возникает вопрос: по какому обвинению? Доктор Дункан полагает, что ответ кроется в речи блюстителя порядка, который утихомирил бунтовщиков в театре. Помните? «Ни храма (Артемидина) не обокрали, ни богини вашей не хулили». Согласно теории Дункана, асийские евреи состряпали весьма нечистоплотное (и притом весьма остроумное) обвинение против Павла — якобы он обокрал храм Дианы, растратив денежные суммы, предназначенные для ежегодной отправки в Иерусалим. Это тянуло на серьезное преступление!
И кем же был тот римский правитель, чьей поддержкой пытались заручиться иудеи, к которому Павла водили столь часто, что, по собственному признанию апостола, «…узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим»56; и который в конце концов решил закрыть дело против апостола? Доктор Дункан называет имя Юния Силания — чиновника, который стал первой жертвой императора Нерона, ибо показался опасным соперником Агриппине, матери императора.
Согласитесь, доктор Дункан проводит целое детективное расследование, которое добавляет интереса сухой истории святого Павла, изложенной в Деяниях. Тут вам и заговор с целью обвинить апостола в государственном преступлении, и затянувшиеся слушания, и оправдание подсудимого, и — как завершающий аккорд — тайное отравление судьи!
Если это соответствует истине, то возникает закономерный вопрос: почему же Лука никак не отразил столь захватывающую историю в Деяниях? У доктора Дункана и на это есть ответ. Он считает, что Деяния создавались в ту пору, когда Павел взывал к справедливости императора Нерона. Насколько уместным было упоминание Галлиона, брата Сенеки — нероновского «премьер-министра», настолько же политически безграмотно было упоминать имя Юния Силания, первой жертвы Нерона.
Все это, конечно, очень интересно. Но насколько убедительно? Все доказательства Дункана носят дедуктивный, то есть выведенный логическим путем, характер. Однако сколько людей и в более серьезных вопросах опираются на подобного рода доказательства! Я понимаю, что данная теория — как, впрочем, все новые теории — выглядит обескураживающей. Если принять за данность, что «Тюремные послания» были
