— Миссис Таунсенд! — хихикнула Кэти. — Вы же ему все лицо мукой измазали!

— Кэти! — прикрикнул мистер Гамильтон, вытираясь носовым платком, неизвестно откуда появившимся в его руках. — Что за бестолковая девчонка! Столько лет тут работаешь и ни капли не поумнела. Иногда я понять не могу, за что мы вообще тебя держим…

Я услышала Альфреда раньше, чем увидела его.

За поучениями мистера Гамильтона, ворчаньем миссис Таунсенд и оправданиями Кэти я расслышала его частое дыхание.

Позже Альфред рассказывал, что спустился на кухню, чтобы посмотреть, почему так задержался мистер Гамильтон, и застыл у подножия лестницы — бледный и неподвижный, как памятник самому себе или бесплотный дух…

Когда мы встретились глазами, он опомнился, резко развернулся и исчез в коридоре. По каменному полу простучали его гулкие шаги, сильно хлопнула дверь на улицу.

Все замолчали. Мистер Гамильтон дернулся было за ним, но остановился, повинуясь, как обычно, лишь чувству долга. Последний раз протер лицо платком и повернулся к нам, стиснув губы в прямую линию.

— Грейс, — сказал он, видя, что я готова кинуться за Альфредом. — Надень чистый фартук. Тебя ждут наверху.

Войдя в гостиную, я заняла свое место между шифоньером и креслом эпохи Людовика XIV. Стоявшая напротив Нэнси вопросительно подняла брови. Не представляя, как описать все, что произошло внизу после ее ухода, я лишь слегка пожала плечами и отвернулась. Где же сейчас Альфред, где его искать?

Уже подали фазанов, и вилки деликатно стучали по тонкому фарфору.

— Просто изумительно, — похвалила Эстелла. Я загляделась на ее профиль, на то, как двигается рот, прожевывая каждое слово, высасывая из него всю жизнь и силу, прежде чем выплюнуть большими, алыми губами. Я особо запомнила эти губы, потому что впервые видела накрашенную женщину. К большому горю Эммелин мистер Фредерик имел совершенно определенные взгляды на макияж и его любительниц.

Эстелла проела дорожку в остатках застывающего фазана и отложила вилку. Промокнула красные губы льняной салфеткой, которую мне пришлось потом отстирывать, и улыбнулась мистеру Фредерику:

— Трудновато, наверное, было подать такой обед при нынешнем дефиците.

Нэнси удивленно вздернула бровь. Так откровенно отозваться об угощении — просто неслыханно! Столь странный комплимент, граничащий с невоспитанностью, можно было объяснить разве что сильным удивлением. Придется подумать, как лучше пересказать его миссис Таунсенд.

Озадаченный не меньше нашего, мистер Фредерик разразился пространной похвалой кулинарным талантам миссис Таунсенд. Эстелла оглядывала комнату. Ее взгляд прошелся по изысканным карнизам под потолком, скользнул по резным плинтусам и, наконец, уперся в висящий на стене герб Эшбери. Все это время она упорно шевелила языком за щекой, сражаясь с упорной крошкой, застрявшей в сверкающих зубах.

Легкая светская беседа никогда не была коньком мистера Фредерика, и он почувствовал, что застрял на середине собственной речи, словно потерпевший на необитаемом острове. Выхода не было — разве что утопиться. Он беспомощно огляделся кругом, но Эстелла, Саймион, Тедди и Эммелин смотрели в разные стороны. К счастью, он нашел союзника в Ханне. Не дожидаясь, пока отец выпутается из бессвязного описания лепешек миссис Таунсенд, она спросила:

— Вы упоминали о своей дочери, миссис Лакстон. А она не приехала с вами?

— Нет, — Эстелла вздрогнула, как будто проснувшись. — Не приехала.

Саймион оторвался от фазана и пробубнил:

— Дебора нечасто нас сопровождает. У нее дома дела. Работа.

— Она работает? — воскликнула Ханна, на этот раз с неподдельным интересом.

— Да, в каком-то издательстве. — Саймион проглотил кусок фазана. — Понятия не имею, что она там делает.

— Дебора ведет раздел моды в журнале «Дамский стиль», — объяснила Эстелла. — Публикует по статье в месяц.

— Чушь какая-то. — Саймион вздрогнул всем телом, подавив отрыжку. — Женские сплетни о платьях, туфлях и другой ерунде.

— Не скажи, папа, — с улыбкой сказал Тедди. — Колонка Деб пользуется большой популярностью. Она влияет на нью-йоркскую манеру одеваться.

— Бред! Вам повезло, что ваши дочери не забивают себе головы всяким вздором, Фредерик. — Саймион отодвинул измазанную соусом тарелку. — Работа! Английские девушки на этот счет как-то поспокойнее.

Повод был превосходный, и я затаила дыхание, гадая, не вырвется ли сию секунду на волю страсть Ханны к самостоятельной жизни. И надеясь, что не вырвется. Что она вспомнит о мольбе Эммелин и останется в Ривертоне. Потому что после того, что случилось с Альфредом, я бы не вынесла еще и исчезновения Ханны.

Сестры Хартфорд обменялись взглядами, и прежде чем Ханна открыла рот, Эммелин сказала чистым, музыкальным голоском, которым юные леди тех времен обязаны были разговаривать в обществе:

— Что касается меня, я никогда не буду работать. Это вульгарно, правда, папа?

— Я скорее порвусь на части, чем увижу своих дочерей работающими, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал мистер Фредерик.

Ханна стиснула зубы.

— Мое сердце тоже готово разорваться. Если бы только Дебора была похожа на тебя, — вздохнул Саймион, глядя на Эммелин.

Та улыбнулась, и ее лицо расцвело такой не по годам зрелой красотой, что смутилась даже я.

— Брось, Саймион, — вмешалась Эстелла. — Ты же знаешь, что Дебора не стала бы работать без твоего разрешения. — Она улыбнулась своей слишком широкой улыбкой. — Он никогда не мог ей отказать.

Саймион хмыкнул, но спорить не стал.

— Мама права, — поддержал Тедди. — Сейчас в высшем обществе Нью-Йорка даже модно иметь какую-нибудь работу. Дебора еще молода, не замужем. Время придет — остепенится.

— Всю жизнь предпочитал уму порядок, — отозвался Саймион. — Ладно, вам жить. Все им хочется, чтобы их считали умными. Это война виновата.

Тайком от всех, кроме меня, он заложил пальцы за пояс брюк и чуть оттянул его, давая место раздувшемуся брюшку.

— Единственная отрада — девочка зарабатывает неплохие деньги. — Заговорив на любимую тему, он тут же оживился. — Послушайте-ка, Фредерик, а что вы думаете о санкциях, которые наложили на бедную старушку Германию?

Потеряв интерес к разговору, Эммелин посмотрела на Ханну. Подняв подбородок, та спокойно прислушивалась к беседе, и я понадеялась, что она ни о чем не будет спрашивать. Возможно, фраза Эммелин охладила ее. А то, что я приняла за интерес, рассеялось, как туман на ветру.

— Немцев, конечно, жалко, — продолжал Саймион. — В них много хорошего. Прекрасные работники, а, Фредерик?

— Я не нанимаю на работу немцев.

— И в этом ваша первая ошибка. Более прилежного народа просто не найти. Скучные, согласен, но педантичные.

— Меня вполне устраивают местные рабочие.

— Ваш патриотизм заслуживает уважения, Фредерик. Но при чем же здесь бизнес?

— Немцы убили моего сына, — впившись пальцами в край стола, сказал мистер Фредерик.

Наступила тишина, атмосфера всеобщего добродушия мгновенно испарилась. Мистер Гамильтон знаками приказал нам с Нэнси уносить тарелки, чтобы отвлечь внимание. Мы обошли полстола, когда Тедди сказал:

— Примите наши глубокие соболезнования, лорд Эшбери. Мы слышали, что случилось с вашим сыном.