вдруг странно уменьшились, словно превратились в декорации, которым не хватает только появления актеров.

Застывшими в ожидании выглядели кушетка и кресла, рояль и восточный ковер с разбросанными по нему квадратами света. Декорации стоят — время явиться артистам. Что за пьесу они могли бы разыграть, гадала я? Комедию, трагедию, какую-то современную пьесу?

Я бы с удовольствием простояла так целый день, но в голове звучал настойчивый голос — голос мистера Гамильтона. Он предупреждал, что лорд Эшбери любит устраивать внезапные проверки. Поэтому я отогнала посторонние мысли и вытащила с полки первую книгу. Обтерла ее — корешок, обложку — поставила на место и вынула следующую.

Через два дня я управилась с восемью из десяти полок и собиралась приняться за девятую. К моему удовольствию, начав с верхних полок, я уже дошла до нижних и теперь могла работать сидя. Я перетерла уже четыре тысячи книг, руки привыкли к однообразным движениями и действовали, к счастью, автоматически, потому что голова отключилась еще с первого дня. Книги снились мне в кошмарах — ночь за ночью, обложка за обложкой.

Я как раз взяла с девятой полки девятую книгу, и тут зимнюю тишину нарушил резкий, неожиданный звук рояля. Я невольно обернулась и поглядела вниз.

Там, трогая пальцами клавиши из слоновой кости, стоял совершенно незнакомый юноша. Я, правда, тут же поняла, кто это. Тот самый итонский друг мастера Дэвида. Сын лорда Хантера.

Симпатичный. Хотя кто не симпатичен в юности? Нет, тут было нечто большее. Некоторые приносят с собой шум и суету, а этот молодой человек был красив какой-то тихой, молчаливой красотой. Высокий и тонкий, но не долговязый, русые волосы — длиннее, чем положено по тогдашней моде, — падали на щеки и воротник. Темные грустные глаза под черными бровями говорили об одиночестве и каком-то глубоком горе, которое так и не прошло до конца.

Я наблюдала, как гость изучает библиотеку — пристально, не спеша, не двигаясь с места. Наконец, его взгляд остановился на картине. Синий и черный цвета смешивались, образуя фигуру женщины, повернувшейся к художнику спиной. Картина скромно висела на дальней стене в окружении пузатых бело- синих китайских ваз.

Юноша подошел поближе, остановился. Мне было так интересно наблюдать, как он внимательно рассматривает картину, полностью отрешившись от всего остального, что любопытство победило чувство долга. Книги на девятой полке продолжали пылиться, а я все подсматривала за гостем.

Он откинулся чуть назад, затем подался вперед, завороженный картиной. Я заметила, как странно, неподвижно висели вдоль тела его длинные руки.

Он все стоял, наклонив голову, впитывая в себя увиденное, когда за его спиной хлопнула дверь, и в библиотеку, с китайской шкатулкой в руках, ворвалась Ханна.

— Дэвид! Мы придумали, куда отправимся в этот раз…

И замолчала, когда Робби обернулся и поглядел на нее. Он чуть улыбнулся, и эта улыбка так преобразила его лицо, что я даже подумала, не приснились ли мне грусть и меланхолия. Лишившись серьезности, оно стало открытым, мальчишеским и очень симпатичным.

— Простите, — пробормотала порозовевшая растрепанная Ханна. — Я приняла вас за брата.

Она поставила шкатулку на край кушетки и торопливо одернула белое платье.

— Прощаю, — улыбнулся Робби еще веселей, чем в первый раз, и снова повернулся к картине.

Ханна уставилась ему в спину, не зная, куда деваться от неловкости. Она, как и я, ждала, что он наконец подойдет, подаст ей руку, назовет свое имя — как это принято, когда знакомишься.

— Так много сказано — и такими скупыми средствами, — сказал он наконец.

Ханна посмотрела на картину, но ее загораживала спина Робби. Не зная, что ответить, она только смущенно вздохнула.

— Невероятно, — продолжал он. — Вы так не считаете?

Его невоспитанность явно сбила Ханну с толку. Ей ничего не оставалось, как подойти и встать рядом.

— Дедушка не очень любит эту картину, — пытаясь выглядеть беззаботной, сказала она. — Считает ее дешевой и вульгарной. Поэтому и засунул ее сюда.

— А вы сами как считаете?

Ханна будто впервые посмотрела на полотно.

— Может быть, она и дешевая. Но уж точно не вульгарная.

— Откровенность не может быть вульгарной, — кивнул Робби.

Ханна украдкой взглянула на его профиль, будто собираясь спросить, кто он, как попал сюда, почему любуется дедушкиными картинами у них в библиотеке. Она действительно открыла рот, но не смогла найти нужных слов.

— А зачем ваш дедушка повесил ее тут, если считает вульгарной? — спросил Робби.

— Потому что это подарок, — ответила Ханна, радуясь, что наконец-то знает ответ. — От одного важного испанского графа — он приезжал к нам охотиться. Это ведь испанский художник.

— Да, Пикассо. Я и раньше видел его работы.

Ханна удивленно подняла брови. Робби улыбнулся:

— В книге, мне мама показывала. Она из Испании, у нее там оставались родные.

— Испания… — мечтательно повторила Ханна. — А вы ездили туда? Видели Куэнку? Севилью? Бывали в замке Алькасар, в Сеговии?

— Нет. Но мама так много рассказывала мне о родных местах, что мне казалось: я их знаю. Я часто обещал ей, что когда-нибудь мы вернемся туда вместе. Лучше зимой — ускользнем, как птицы, от английских холодов.

— Но не этой зимой?

Робби ошеломленно взглянул на Ханну:

— Я думал, вы знаете. Моя мама умерла.

У меня перехватило горло, и тут распахнулась дверь и вошел Дэвид. Я заморгала от досады, желая, чтобы он исчез, пришел чуть попозже, чтобы успела завершиться маленькая драма, которая только-только начала разворачиваться на моих глазах. Но зритель не имеет права вмешиваться в спектакль, и все уже было решено. Первый акт закончился, пришло время второго.

— Вижу, вы уже познакомились, — лениво улыбаясь, сказал Дэвид. Он вырос с тех пор, как я видела его последний раз. Или нет? Может быть, дело в том, что он по-другому двигался, держался и потому казался незнакомым — старше, взрослее.

Ханна кивнула и неловко отодвинулась. Глянула на Робби, но не успела сказать ни слова, как дверь снова хлопнула и в комнату ворвалась Эммелин.

— Дэвид! Ну наконец-то. Мы чуть не умерли со скуки. Так хотели поиграть в Игру! Мы с Ханной уже решили, ну почти решили, куда… — Тут она увидела Робби. — Ой! Здрасте. Вы кто?

— Робби Хантер, — ответил Дэвид. — С Ханной вы уже знакомы, а это моя младшая сестра, Эммелин. Робби учится со мной в Итоне.

— Вы пробудете у нас выходные? — спросила Эммелин, краем глаза взглянув на Ханну.

— Да нет, подольше, если не надоем, — ответил Робби.

— У Робби нет никаких планов на рождественские каникулы, — объяснил Дэвид. — Так что он вполне может провести их с нами.

— Все каникулы? — переспросила Ханна. Дэвид кивнул.

— Нам же самим будет веселей в компании. А то мы тут с тоски засохнем.

Даже издалека я ощутила раздражение Ханны. Она положила руки на китайскую шкатулку. Правило номер три — только трое могут играть в Игру: придумывать сюжеты, планировать путешествия, — испарялось на глазах. Ханна глядела на брата с нескрываемым осуждением, которое он предпочел не заметить.

— Посмотрите-ка на эту елку, — с преувеличенной бодростью предложил он. — Давайте начнем наряжать ее прямо сейчас, если хотим успеть к Рождеству.

Девочки остались стоять, где стояли.

— Ну, Эмми, — сказал Дэвид и переставил коробку с игрушками со стола на пол, старательно избегая