Робби поглядел на ее профиль, глубоко затянулся, закашлялся, затряс головой. Потом тихо, безрадостно рассмеялся. Ласково погладил ее по голове.

— Поэтому? — не глядя на него, настойчиво переспросила Ханна.

Он снова не ответил, но Ханна не успокоилась.

— Кто тебе тогда приснился?

Робби убрал руку.

— Ты же знаешь. Мне снишься только ты.

— Нет уж, — отказалась Ханна. — Тот сон был плохой.

 Он снова затянулся, выпустил облачко дыма, попросил:

— Не расспрашивай ты меня.

— Это ведь военный невроз? — повернулась к нему Ханна. — Я о нем читала.

— Военный невроз… — повторил он. — Я всегда удивлялся, кто его выдумал. Наверное просто понадобились какие-то умные слова, чтобы говорить их всяким дамочкам, тут, в тылу.

— Всяким дамочкам вроде меня, ты хочешь сказать, — сказала Ханна. У нее не было настроения выслушивать его отговорки, хотелось наконец-то получить честный ответ. Раздосадованная, она надела через голову нижнюю юбку. Начала натягивать чулки.

Робби вздохнул. Ему не хотелось, чтобы Ханна уходила, да еще вот так, обидевшись.

— Ты читала Дарвина? — спросил он.

— Чарльза Дарвина? — тут же повернулась к нему Ханна. — Разумеется.

— Действительно, чего я спрашиваю? — пробормотал Робби. — Такая умная девочка…

— При чем тут Чарльз Дарвин?

— Адаптация. Выживание — вопрос успешной адаптации. Одни особи оказываются удачливей, чем другие.

— Адаптация к чему?

— К войне. К игре по ее правилам.

Ханна задумалась над его словами. Мимо проплыла большая лодка, баркас закачался.

— Я жив, — просто сказал Робби, — только потому, что мертв какой-то неудачник. Много неудачников.

Ханна поняла.

Как же он живет после этого?

— А я рада, что ты жив, — ответила она, чувствуя однако странный холодок где-то глубоко внутри. А когда пальцы Робби коснулись ее запястья, невольно отдернула руку.

— Вот потому-то никто об этом и не говорит, — кивнул Робби. — Все знают, что если раскрыть душу, люди увидят тебя таким, как ты есть. Атак — сторонники Дьявола ходят среди них и прикидываются, что такие же, как все. А вовсе не вернувшиеся из ада чудовища.

— Перестань, — сказала Ханна. — Ты не чудовище.

— Я убийца.

— И не убийца. Тогда была война. Ты защищал себя. И других.

— Все равно: пуля в голове остается пулей в голове.

— Хватит, — уже шепотом попросила Ханна. — Я не могу, когда ты так говоришь.

— Вот и не спрашивай.

Плохо. Очень плохо думать о нем вот так, и все-таки Ханна не могла остановиться. Человек, которого она знала, и знала очень близко, которому доверяла бесконечно, чьи руки так нежно, так легко скользили по ее телу, умел убивать… Все сразу изменилось. Робби изменился. Не в худшую сторону, нет. Она не стала любить его меньше. Просто глядела на него другими глазами. Он убил человека. Людей. Несчетных, безымянных людей.

Однажды днем Ханна снова погрузилась в невеселые мысли, глядя, как Робби в одних брюках слоняется по баркасу. Рубашка висела на спинке стула. Ханна разглядывала его обнаженные плечи, худые мускулистые руки, красивые сильные пальцы. И тут…

Чьи-то шаги на верхней палубе.

Ханна и Робби застыли, глядя друг на друга. Робби недоуменно поднял плечи.

Стук. Голос.

— Робби, ты где? Открой! Это я! Эммелин.

Ханна соскользнула с койки и торопливо собрала свою одежду.

Робби прижал палец к губам и на цыпочках подкрался к двери.

— Я знаю, что ты здесь, — не унималась Эммелин. — Один симпатичный старичок, там, на берегу, сказал, что ты как вошел, так больше и не выходил. Пусти меня, здесь жутко холодно.

Робби махнул рукой в сторону душа.

Ханна кивнула, бесшумно прошла по каюте и быстро прикрыла за собой дверь. Сердце колотилось как бешеное. Ханна кое-как натянула платье и скорчилась перед замочной скважиной.

Робби открыл дверь.

— Как ты меня нашла?

— Просто чудом, — ответила Эммелин. Она пригнула голову и нырнула в каюту. Ханна заметила, что на сестре новое желтое платье. — Десмонд сказал Фредди, Фредди сказал Джейн, в общем, сам знаешь, как оно бывает. — Она замолчала и огляделась. — Да у тебя здесь просто красота, Робби, дорогой! На редкость миленькая норка. Тебе надо созвать друзей… устроить такую небольшую, уютную вечеринку. — Эммелин увидела кучу смятых простыней на койке, заметила, наконец, что Робби полуодет и усмехнулась. — Надеюсь, я тебе не помешала?

Ханна затаила дыхание.

— Я спал, — ответил Робби.

— В четверть пятого?

Он пожал плечами, снял со стула рубашку, надел.

— Мне всегда было интересно, чем ты занимаешься целый день? Я думала, стихи пишешь.

— Я и писал. То есть пишу. — Робби потер шею, раздраженно вздохнул. — Ты зачем пришла?

Ханна даже моргнула — такая злость прозвучала в его голосе. Зря Эммелин заговорила о стихах, Робби не мог ничего написать уже несколько недель. Сама Эммелин ничего не заметила.

— Просто хотела узнать: ты придешь сегодня к Десмонду?

— Говорил ведь уже, что нет.

— Я помню, просто решила переспросить: вдруг ты передумал?

— Нет, не передумал.

Наступила тишина, Робби выразительно глядел на дверь, а Эммелин обшаривала глазами каюту.

— Может, я…

— Может, ты уйдешь? — быстро перебил ее Робби. — Я работаю.

— А я тебе помогу! — краем сумочки она поддела грязную тарелку. — Уберусь или…

— Я же сказал — нет. — Робби открыл дверь. Ханна видела, с каким трудом Эммелин заставляет себя беспечно улыбаться.

— Да я пошутила, милый. Неужели ты поверил, что в такой чудесный день мне нечем заняться, кроме уборки?

Робби молчал.

Эммелин шагнула к двери. Поправила воротничок.

— Надеюсь, хоть к Фредди-то завтра мы пойдем? Он кивнул.

— Заскочишь за мной в шесть?

— Да, — сказал Робби и захлопнул за ней дверь. Ханна выскользнула из ванной. Она чувствовала себя грязной. Как крыса, вылезшая из норы.

— Может быть, нам не встречаться какое-то время? — грустно предложила она. — Скажем, неделю.

— Нет, — не согласился Робби. — Я уже объяснил Эммелин, что нечего сюда заходить. И еще объясню, если понадобится. Пока не поймет.