Враги, Джорджина!

Его подруга наконец угомонилась и плюхнулась на корзину с бельем.

Как обычно, в это время дня малышка проснулась, зевнула и задвигала коротенькими ручонками.

— М-да, — наконец сказала Джорджина и принялась рассеянно снимать с сушки носки и складывать их парами. — Ты абсолютно прав, Мюррей. Голгофа и все такое. Конечно, родной сестре Иисуса придется соблюдать осторожность.

По крайней мере до тех пор, пока она не осознает свою Миссию.

У Мюррея заколотилось сердце, а где-то в трахее пыхнул жаром огнедышащий червь.

— Она вовсе не сестра Иисусу.

— Ну да, сестра наполовину. — Джорджина хлопнула ладонью по стиральной машине, встревожив плод. — Не бойся, приятель, я тебя не выдам. Если я правильно поняла, она будет обычной девчонкой, как сотни других. Она и не слышала ничего о Боге. Имя выбрал?

— Имя?

Однажды утром, на четвертый день учебы в Ньюарке, она внезапно появилась в его автобусе: Джули Диринг, богатая и капризная, протестантская принцесса, как сказал бы папа. У нее было прекрасное выразительное лицо и немыслимо красивая фигура, от которой завелся бы даже испорченный будильник. Она уронила в проходе учебник по географии, а Мюррей его поднял. Дальше этого отношения не пошли.

— Джули. — Мюррей ткнул пальцем в темноволосую головку. — Ее зовут Джули.

— Красивое имя. Знаешь, у тебя же великолепные возможности. Джули так доступна, ты можешь заняться предродовым воспитанием. Говори с ней через стекло, Мюр, включай музыку, показывай ей слайды.

— Слайды?

— Ну да, портреты президентов, буквы алфавита. И приведи в порядок комнату, а? А то у тебя здесь как в сарае. Лично я на ее месте хотела бы видеть на стенах изображения животных, больше ярких красок. Погремушка — первый шаг в верном направлении.

— Конечно, — пробормотал Мюррей, — я понял, животные.

На лице Джули промелькнула улыбка, едва уловимая, будто котенок, взмахнувший хвостиком и скрывшийся в тумане. Сколько же в мире всяких мимолетных радостей, подумал Мюррей. Пусть не такая, как все, но это была его дочь, именно его и ничья больше. И не важно, откуда она взялась, с капустной грядки, от высшего разума или из ресницы Зевса. Она была его собственной.

— Я боюсь, Джорджина: взорвали институт. Я хочу, чтобы она жила…

— Как все. Обычная девчонка с улицы.

— Но ты правда думаешь, что она… от Бога?

— Прости, Мюр, она действительно дар Божий. И она здесь для того, чтобы перевернуть мир вверх дном.

Бом, бом, бом — раздалось из прачечной постукивание по стеклу, словно звон часов с курантами. Они ужинали при свечах. Электрические провода между мысом Бригантин и Маргейтом были повреждены из-за грозы. Джорджина подняла глаза и улыбнулась, не заботясь о том, чтобы подобрать прилипшую к губам макаронину.

— Кто-то прилетел к нам и стучится в окно, — проговорила она с набитым ртом. Ветер дул с континента. Мир вокруг казался чисто выметенным и вымытым до скрипа. — Это маленький ангел (Джорджина-неокатолик), крылатый феникс (Джорджина-языческая жрица).

Ветви росшего под окном кухни дерева нещадно хлестали в стекло. Мюррей вынул из кладовки газовый фонарь и зажег обе горелки. Вместе они торжественно прошествовали в прачечную. Джорджина взяла Мюррея под руку, и ее огромный живот, такой упругий и волнующий под мягким свободным пиджаком, нежно ткнулся ему в бок.

И вот свет шипящего фонаря выхватил из темноты ее — готовящегося появиться на свет младенца, упорно стучащего в стекло крошечным сжатым кулачком. Пузырь уже лопнул, наполовину залив резервуар околоплодными водами. Резко очерченные тени плясали на сосредоточенном личике. Учащенно пыхтел насос. Джули заворочалась, как во сне. И вдруг стекло пошло маленькими трещинами.

— Джули! — Мюррей кинулся к кроватке. Резервуар лопнул, как заварочный чайник под ударом молотка, осколки со звоном разлетелись, на матрац хлынули околоплодные воды. — Джули!

Господи, на лобике — кровь.

Он вынул мокрую орущую кроху из разбитого сосуда и, неловко задев локтем кроватку, прижал ребенка к груди. Капелька крови попала на белый шерстяной свитер Мюррея, и надо же, вид крови привел его в неизъяснимый восторг. У его девочки есть сердце, настоящее сердце, как у обычного младенца! Не какая-нибудь искра Божья, не сверхъестественная вибрация, а бьющийся комочек плоти. Она была ребенком, маленьким человечком, существом, которое можно было повести в Диснейленд или просто накормить мороженым.

Тут Мюррей заметил, что пуповина все еще соединяет дочку с плацентой. Роды не закончились. Но тут подоспела Джорджина со своим швейцарским ножом в руке. Она обрезала канатик и перевязала его узлом с проворством заправского боцмана.

— Получилось, Мюр! Мы приняли роды! — Она выдернула из сушилки наволочку и прижала уголок к ранке на лбу девочки. — Моя умница, моя красавица…

Безудержный плач перешел в мерное всхлипывание.

— Это всего лишь царапинка, Джули, солнышко.

Мюррей сам не мог сдержать слез. Он немного растерялся, но ведь он только что стал отцом. У него на глазах появился на свет его первенец. Приподняв тугой извивающийся сверток, он понял, что масса тоже может быть формой выражения прекрасного и тоже может стремиться к совершенству: каждая частичка тела маленькой Джули была на своем месте.

— Да, — хрипло выдохнул он, словно его девочка просто позвонила ему по телефону. Его объятия могли сломать малышке пару косточек, но у любви, он чувствовал, предел прочности очень высок. Чем крепче он обнимал дитя, тем спокойнее оно становилось. — Здравствуй, здравствуй, любимая.

— Тебе понадобится педиатр, — распорядилась Джорджина. — Я скажу доктору Спалос, что ты позвонишь.

— Женщина, конечно?

— Ах, ах! Да, еще нужно получить свидетельство о рождении.

— Свидетельство о рождении?

— Ну, чтобы она потом могла получить водительские права и все такое. Не переживай, я обо всем расспросила свою акушерку. Если у тебя нет семейного врача, тогда нужно заполнить бланк. Отошлешь его в Трентон, в бюро регистрации, вместе с пошлиной за заполнение. Это стоит три бакса.

Он посмотрел на Джули. Ранка на лбу засохла, на щечках запеклась кровь. Мюррей склонился над ней, и губки девочки случайно растянулись в подобие улыбки.

— Три бакса? И все? Всего три?

У Джорджины ее биолог-маринист появился на свет ровно через месяц после гипотетически божественного дитяти Мюррея. Биолог оказался девочкой с кожей цвета кофе, крепенькой живой мулаткой и, по твердому убеждению Мюррея, как две капли воды похожей на Монтгомери Клифта. Вместе новоиспеченные родители отправились в регистратуру городского департамента здоровья и получили необходимые бланки.

— Тут нужно вписать имя, — задумалась Джорджина. — Никак не придумаю ничего подходящего.

— Что, если Монти? — с готовностью подсказал Мюррей.

— Нет, хочется чего-то вселенского!

— Метеорита?

— А как тебе Феба?

— Вполне.

— Правда нравится? Феба была из титанов.

— То, что надо. Она просто вылитая Феба. «Феба», — вписала Джорджина.