выстроились «однорукие бандиты» и покерные видеоприставки. Шумно вертелся громадный диск с надписью «Колесо фортуны», мелькали вселявшие надежду круглые числа, звякали колокольчики, звенел монетный каскад, едкий табачный дым заставлял слезиться единственный глаз Билли — если Вавилон не здесь, то где же?

Он спустился ниже. На втором ярусе улыбающиеся банкометы в кроваво-красных смокингах заправляли за карточными столами. Ниже крупье, с изображением клевера на отворотах пиджаков, надзирали за столами для азартных игр. Пройдя все круги ада, Билли наконец оказался в преисподней, в центре которой вертелось массивное колесо рулетки, приковавшее к себе взгляды стоявших вокруг разодетых игроков. Каждый из них, казалось, чувствовал себя здесь как дома. Каждый, казалось, знал, где находятся электропробки, где течет водопроводный кран, какие секции ковра пора заменить. Несмотря на многократное посещение подобных заведений, Билли так и не понял, чем вызвано подобное ощущение.

Новый Иерусалим. Нью-Джерси. Несомненно, здесь и стоять Граду Всевышнего. Билли даже произвел некоторые подсчеты. Штат Садов [4] и государство Израиль занимали одинаковую площадь: 7892 квадратных мили, в зависимости от того, как провести границы Израиля.

Шарик сделал свой выбор, рулетка остановилась. Игроки бесстрастно подсчитывали прибыль и потери, делали новые ставки, складывая жетоны аккуратными стопочками, как провинциальные матроны — крекеры в своих буфетах.

И тут свершилось. После долгих лет сна пробудился глаз-фантом.

От вращающегося колеса рулетки поднялась призрачная ладонь и поплыла к нему, как душа нерожденного младенца. Указывая ему дорогу бледным пухлым пальцем, она вывела его из преисподней, провела по кругам ада и направила на скрещение улиц Сент-Джейкоб и Пасифик, туда, где в холодном свете уличного фонаря стоял газетный автомат.

Билли опустил в ячейку два четвертака и получил на руки экземпляр «Сладкой жизни», газетенки, напечатанной на тонкой оберточной бумаге. С первой страницы на него устремила взгляд, полный сладострастия, молодая женщина в блестящем, словно из фольги, неглиже. Ее кожа была пронзительного оранжевого цвета, словно фотография сделана с экрана телевизора начала шестидесятых. «Триш, — гласила надпись на фотографии, — звонить 239-99-99».

«И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным».

Вот оно! Долгожданный знак! Если уж Великая Блудница главы семнадцатой появилась в Атлантик- Сити, разве это не тот же самый Вавилон, который Господь жаждет стереть с лица земли? Билли ознакомился с предложением. Бэбс в бикини из металла, с волнующей копной рыжих волос. Джина в «съедобной пижаме» из взбитых сливок и с взмывающими кверху, словно сопла самолета-истребителя, бровями. Дженни, черненькая и приветливая, как Суламифь из «Песни песней». Беверли с каскадом белокурых волос, пухлыми губами, в пурпурно-красной рубашке… «И жена облечена была в порфиру и багряницу…» В пурпурной рубашке!

Та же самая призрачная рука отвела Билли к телефонной будке и набрала номер Беверли.

— Алло, — раздался тягучий воркующий голос.

— Мне понравился твой портрет, — не раздумывая, сказал Билли.

— Как тебя зовут?

— Билли.

— Так что, встретимся, Билли?

— Если можно, сегодня.

— Я постараюсь втиснуть тебя около полуночи и готова поклясться, что не пожалею об этом. Ты ведь милашка, а? У тебя такой сексуальный голос, ты меня уже заводишь.

Билли задохнулся от возмущения и чуть было не повесил трубку, но все же заставил себя говорить.

— Особенно мне понравилась твоя пурпурная рубашка, если можно…

— Ты хочешь, чтобы я ее надела?

— Да, пожалуйста.

— Ну конечно, милый.

— И еще, Беверли. Я служитель Господа, для меня это будет необычным опытом, чем-то вроде эксперимента.

— Я в курсе, отче. Вы, ребята, экспериментируете больше, чем весь физический факультет Принстона.

Он договорился о встрече в Первой Церкви Откровения Святого Иоанна Оушен-Сити, поскольку только здесь он мог выяснить, действительно ли Беверли была «матерью мерзостям земным». Когда он подъехал, она уже стояла на высоких мраморных ступеньках в широком, туго подпоясанном плаще, с сумочкой через плечо.

— Церкви мне еще не приходилось обслуживать, — кокетливо заметила девушка. Подойдя ближе, Билли брезгливо сморщился. Фотография в газете льстила своей модели, умалчивая о морщинах и редких ресницах. — В склепе бывала, даже на чертовом колесе, но такое — в первый раз. — Она закусила кончик белокурого локона. — Мне нравится твоя повязка, курчавенький.

Билли провел Беверли в залу, зажег свет и указал на мрачно-торжественное полотно с изображением распятого Спасителя над грудой черепов, сваленных у ног его, — этой горькой пародией на дары, принесенные волхвами.

— Ты знаешь, кто это?

— Конечно, отче. — Шлюха распахнула плащ, и вдруг оказалось, что она стоит перед ним, облаченная в порфиру и багряницу. — Я надела то, что ты просил.

— Благодарю. Ответь мне, кто это.

— Это будет «Америкен экспресс», «Мастер кард» или «Виза»?

— «Виза». — Билли вынул из бумажника кредитную карточку. — Кто это?

— Иисус. — Беверли взяла карточку и вынула кожаный футляр, наподобие того, в каком Билли хранил свои запонки. — И как мы все оформим? Стандартный вариант, или мы расположены…

— Стандартный. Ты знаешь, почему он на этом кресте?

— Да уж. Восемьдесят пять долларов, годится?

— Годится. — Билли повел ее в неф, погруженный в торжественную тишину. — Верь в него, сестра моя. — Он щелкнул переключателем, приглушая свет люстры. — Его кровь исцелит тебя.

— Ага. — Беверли уверенно шагала вдоль прохода. Ни дать ни взять невеста Антихриста, подумалось Билли. — Ну и как мы предпочитаем? — спросила она. — На полу или на скамье? — Девушка открыла свой кожаный футляр, в котором, как оказалось, было пять тонких пробирок, наполненных голубой жидкостью разных оттенков. — Я думаю, алтарь тоже имеет неплохие возможности. — Подойдя к передней скамье, она расставила пробирки и принялась раскупоривать их. — Позвольте ваш пальчик.

— Что?

— Пальчик, милый. — Беверли вынула из футляра одноразовую иглу и тонкую стеклянную трубку. — Не бойся, больно не будет, я настоящий спец. — Ее мастерство и правда впечатляло: уверенный укол — и яркая нить крови Билли побежала по стеклянной трубке. Девушка осторожно опустила по три капельки в каждую пробирку. — Не обижайтесь, отче. — Запечатав первую пробирку, она подняла ее к свету. — Со всеми вашими экспериментами излишняя осторожность не помешает. — Последовала вторая пробирка, третья, четвертая… — Отлично, отче, можно без презерватива, если только он не входит в условия эксперимента.

До сих пор вожделение было для Билли абстрактным грехом, соблазном, но сейчас оно приобретало четкие очертания, выливаясь в доказательства, утверждаясь, как знамение свыше. Ну кто иной, кроме Великой Блудницы Вавилона, вел бы себя вот так, бесстыдно сбросив пурпурное одеяние и растянувшись на алтаре, бросая вызов Небесам своей обнаженной грудью? Она поманила его к себе, и он послушно пошел к ней, тем самым сделав доказательство неоспоримым. Кто, как не «мать мерзостям земным», заставила служителя Господа лечь с ней? Скрипя зубами, он позволил ей расстегнуть ему ремень, ширинку и спустить штаны вместе с широкими боксерскими трусами до колен.

— Ты примешь Иисуса Христа? — спросил он.

— Ну конечно, все, что там у тебя есть.