— Потерпи. Моя миссия еще не определилась.

— Я и терплю. — Феба доедала пончик. — Слушай, я хоть раз просила тебя помочь на экзаменах? Или когда моя двоюродная сестра залетела, я попросила тебя все уладить?

Джули вспыхнула.

— Есть масса вещей, о которых ты меня не просила. — Она кивнула в сторону Кэтрин Тибох, устало опиравшейся на костыли. — Ты так и не попросила, чтобы я вылечила Тибох или наладила обмен веществ у Лиззи.

— Я как раз собиралась.

— Я и не сомневаюсь.

— Давай смотреть правде в глаза, подруга. Бегать по площадке с мячом — не самое подходящее занятие для раскрытия твоего потенциала.

В отместку Джули поддела вилкой верхушку пирога Фебы и съела ее.

— У меня дома есть комната, которую ты никогда не видела.

— Это где вы с Роджером развлекаетесь? Надеюсь, ты не теряешь голову. Как говорит мамуля, «его птичка в твоей руке стоит двух в твоем кустике».

И не удивительно, что Феба так сексуальна. Прехорошенькое личико, гибкая фигурка, сказочная бархатистая кожа. Вот уж правда, Фебе Бог дал лучшее тело, чем собственной дочери.

— Мы с Роджером этим не занимаемся. Он меня боготворит.

Феба хихикнула.

— «Ах, он тебя любил… — Она принялась за шоколадное пирожное цвета своей кожи. — как сорок тысяч братьев…» Дался тебе этот Роджер, неужели нельзя найти кого получше? По-моему, он такой зануда. Ты умная, симпатичная, сисечки что надо, по двенадцать мячей за игру забиваешь, не то что я с моим «F» по математике и парой желудей вместо груди. Что толку тратить себя на Роджера?

— Он настоящий католик. Мне это здорово помогает.

— Помогает любить твою мамочку?

— Помогает перестать ее ненавидеть.

— Разве можно ненавидеть мать, Кац?

— А я ненавижу.

— Что за комната?

Джули называла ее своим храмом. Когда-то это была комната для гостей, а теперь — место, помогавшее ей не свихнуться. Начиналось все очень скромно. Сначала было несколько вырезок из «Тайм» и «Атлантик-Сити пресс» о трагических событиях. Джули вклеивала их в альбом, но вскоре перешла к стенам, затем заняла пол и даже добралась до потолка. В конце концов вся комната утонула в человеческих страданиях, землетрясениях, засухах, наводнениях, пожарах, эпидемиях, увечьях, наркотической зависимости, автомобильных катастрофах, железнодорожных крушениях, расовых бунтах, массовых убийствах и испытаниях термоядерных бомб.

Неужели все это ей так необходимо? Папа не знал, что и думать.

Это поможет ей удержаться, чтобы не свернуть на тот опасный путь, которого так боялся папа, объяснила Джули. Больше этот вопрос не поднимался.

— Впечатляет, — высказала свое мнение вечером того же дня Феба, окидывая взглядом безумный коллаж. — Но смысл?

Джули подошла к алтарю, в прошлом карточному столику, на котором, по обе стороны от черепа, недавно поднятого со дна залива, стояли два бронзовых подсвечника, стилизованных под кларнеты.

— Перед самым сном минут двадцать я провожу здесь. Только после этого я могу уснуть.

— Ты хочешь сказать, что просто сидишь здесь и пялишься на чужую боль? Сидишь и смотришь?

— Да. Точь-в-точь как Бог.

— Больная.

Джули взяла в руку череп и отвела его, словно для броска.

— Мама могла спасти этого моряка, но она этого не сделала.

— Наверное, у нее были свои причины.

— А у меня — свои. — Джули выставила вперед руку с выпрямленным указательным пальцем, медленно повернулась вокруг, затем еще раз и еще… — Видишь, Феба, замкнутый круг. Это может продолжаться вечно!

— Крыша поехала? — Феба провела ладонью по двери, покрытой золотушной коркой пожелтевших вырезок, и остановилась на фотографии десятков вкопанных в землю цилиндров, торчавших, как невзорвавшиеся бомбы, из которых сочилась какая-то розоватая гадость. — А, ясно…

— Не то что конец, непонятно даже, где тут начало.

— Классное место для кайфа! — Смех Фебы был неестественно громким и натянутым, как лай собаки, подающей голос по команде. — Есть столько всяких приколов, надо будет дать тебе попробовать.

— Жила-была девочка, которая могла бы на каждом шагу совершать чудеса…

— Смотри, мозоли не натри, — съязвила Феба. — О, вот круто! — Она теребила уголок вырезки из журнала «Пипл». В заметке шла речь о четырехлетнем мальчике с травмой позвоночника, который перенес шестнадцать операций и затем скончался. — А я тебя достаю…

— Это жестоко.

— Прости, Кац.

— Угу.

— Я иногда начинаю тебе завидовать. Глупо, правда?

— Моя жизнь не праздник. — Джули устало опустилась на пол, не сводя глаз с чернокожего ребенка со вздувшимся животиком и худенькими, как спички, ножками. — Помнишь, как мы когда-то забрались в заброшенный отель? Я не хочу, чтобы кто-то мучился или голодал, я ничего не хочу знать, Феба. Пусть останутся только пиво, пирожные и ты.

— Моя бедная маленькая богиня! — Опустившись рядом с Джули, Феба подарила ей умопомрачительный поцелуй, влажный и ароматный, как ломтик спелой дыни — прямо в губы. — Ты как проклятая, да? Тебя разрывает на части.

Феба, милая Феба, она все поняла.

— Не могу больше, — простонала Джули. — Выбрать бы что-то одно, быть или гусеницей, или бабочкой, или то, или другое. Мама тоже еще ни словечка не говорит. Я знаю, что должна совершить что-то сногсшибательное, невообразимо прекрасное. Но Бог молчит, она не говорит даже, попаду ли я на небеса или умру. Вообще ничего.

— Ты всегда будешь любить меня, правда? — Второй поцелуй был даже более сочным, чем первый. — Что бы ни случилось, ты возьмешь меня с собой, обещаешь?

— Обещаю, — отвечала Джули, сосредоточенно думая о сказочных губах подруги.

Роджер хотел попасть на сдвоенный сеанс: «Десять тысяч психов» вместе с «Садом неземных утех». Ни в одном из местных кинотеатров он не шел, поэтому все вместе они отправились на мыс Соммерс в кинотеатр на пятьдесят втором шоссе. Джули просто не узнавала прежнего Роджера в этом пылком юноше. Он успокаивал ее во время леденящих душу нападений зомби и чутко прислушивался к ней во время откровенных сцен.

— Он просил меня не рассказывать тебе, — призналась Феба накануне, — но я все равно скажу, я же твоя лучшая подруга. Для Роджера понятия греха больше не существует, он разуверился. Бог, Сатана, ад — ему теперь все едино. Короче, если ты решишься стать девушкой с прошлым, то он готов тебе это прошлое обеспечить.

У сегодняшнего кавалера Фебы, Лусиуса Богенрифа, была кожа цвета клубничного йогурта, фигурой он напоминал сандвич, и пахло от него соответственно. Но, кроме прочих достоинств, у него была «Уличная Красотка», семейный «вин-небаго», нечто вроде сухопутной яхты с кухонькой, баром и даже спальней. Когда они вчетвером, засидевшись во время сеанса, вышли в холл кинотеатра, Лусиус вынул ключи и торжественно вручил их Фебе.

— Сегодня у штурвала капитан Спаркс!

— Чего только не сделаешь ради возможности как следует оттянуться, — прокомментировала Феба,