грешников. Омерзительная тварь угнездилась в Атлантик-Сити. Вот оно! Теперь его паства воспрянет духом! «Deus vult», — воскликнут они, предавая огню Вавилон, оплот Антихриста, Deus vult, клич крестоносцев, Папы Урбана II — «Богу угодно». — Теперь мы соберем войско! — Билли повел сына через переднюю в церковную пристройку, где размещалась кухонька. — Теперь-то они отменят свои нелепые отпуска! — Даже первые буквы сходятся, Антихрист, Атлантик-Сити.

Спускаясь в холл, они ликовали:

— Deus vult, так, папа?

— Богу угодно, мальчик мой.

Билли подвел сына к карте дорог Нью-Джерси, висящей на доске объявлений. «Счастливого путешествия», — желала всем корпорация «Эксон».

«Сжечь город не так-то просто, — предупреждал их специалист по поджогам Тэд Ривкин. — Даже если поджечь все пустующие многоэтажки на окраине, чтобы замкнуть огненное кольцо, то и тогда у нас будет лишь половина шансов на успех». Но Билли был нужен другой план. «Мы пойдем на Вавилон, Тэд, а не на пустующие многоэтажки». Безусловно, несколько домов они подожгут, Билли ничего не имел против такой стратегии, но основной кулак тем не менее должен обрушиться на двенадцать казино, на месте которых потом будут возведены двенадцать ворот в Новый Иерусалим. Воины-мстители должны очистить мир от «Золотого Тельца», этого бельма в глазу Всевышнего. Они сокрушат «Атлантис», это публичное поругание духовности, предадут огню «Пески», «Тропикану», «Кларидж», «У Цезаря»…

— Ну-ка, расскажи мне о Первом крестовом походе, — велел Билли сыну. — О Дорилее.

— Это была великая победа, — послушно начал Тимоти, от волнения голос его звучал громче обычного. Многие молодые люди выходили из колледжей ограниченными, замороченными небиблейскими знаниями неучами, но о Тимоти этого не скажешь. — Герцог Болдуин разделил свою армию: пехоту — в один лагерь, кавалерию — в другой. — Тимоти рассек рукой воздух, словно разрубая силы франков. — В первый день казалось, что они проигрывают. Стрелы язычников сыпались дождем, пехота обратилась в паническое бегство. Бросив оружие, они бежали в лагерь. Это была катастрофа. Но тут, откуда ни возьмись, мчится кавалерия Болдуина, сметая на своем пути изумленных лучников врага!

Безупречное изложение, грамотное, но не лишенное пылкости.

— Мы тоже разделим наши силы. — Бамбуковая указка Билли скользнула к Атлантик-Сити. — Выйдя из гавани, армада поплывет на север, и тысяча верующих высадится перед «Золотым Тельцом». — Он повел указкой в глубь суши. — Между тем, собравшись на набережной Абсекона, пешие верующие под твоим командованием пройдут по бульвару, громя казино, что выстроились вдоль залива.

— Предавая их огню! — воскликнул Тимоти со священным пылом.

— Предавая огню, — эхом отозвался Билли; он хрипел, словно от дыма пожарищ уже саднило в горле. — Лишь огонь способен очистить Вавилон и уничтожить скверну на тропе Господней.

Едва дыша от волнения, Тимоти окружил Атлантик-Сити ладонями.

— Дорилеей все не закончилось. — Облизав палец, он провел полосу вдоль Променада, от «Тельца» до «Международных курортов». — Когда крестоносцы наконец вошли в Иерусалим, реки крови пролились на его улицах.

— Деяния Господа подчас суровы, — вещал Билли, уводя сына обратно в зал, — случается, он просит своих подданных надеть ратные доспехи.

Плечом к плечу они взошли на кафедру.

Волна всепоглощающей любви затопила душу Билли, когда, подняв с алтаря стопку «Полночной Луны», он посмотрел на своих прихожан. Как же он любил эту Сьюзен Клери, сидевшую перед ним в своей неизменной шляпке с листьями папоротника и в платье, украшенном букетиком фиалок. Как он любил Ральфа и Бетти Бауэрсокс, выговаривающих своим пятерым детишкам, чтобы те вели себя потише.

— Разве не похожи они на воинство Христово? — шепнул Билли сыну. — Я хотел бы.

— Похожи, — ответил ему ясноглазый сын. — Можешь в этом не сомневаться.

«Да не оставит надежда всякого, сюда входящего», — благословляла вывеска, горевшая над входом в казино. Сквозь солнцезащитные очки красные буквы казались Джули серыми. Они вместе поднялись по устланным ковром ступенькам — Бикс в полиэстеровом костюме цвета слоновой кости и пестром галстуке и Джули в старом платье тети Джорджины, оставшемся еще от школьного выпускного вечера, — и прошли в роскошный ресторан под названием «Обжорство прощается».

Какое же суровое испытание эта вторая кучка писем: словно суешь руку в чулок, полный лезвий. Вывод очевиден, думала Джули, вмешательство на расстоянии невозможно. Влияли помехи, накапливались искажения. Результат мог дать лишь непосредственный контакт — прохождение сквозь стены, наложение рук, непосредственное прикосновение к плоти, — но этих показательных старомодных приемов Завет Неопределимости не допускал.

По крайней мере она попыталась. Теперь никто не скажет, что она сидит сложа руки.

После того как принесли меню, Бикс вручил Джули мятую половинку почтового бланка «Луны» («Все новости, которые они не хотят чтобы ты знал») с лаконичным, но абсолютно загадочным списком:

1) молитвы,

2) анекдоты,

3) фотография в подарок.

— Молитвы? — удивленно вскинула брови Джули. — Что это значит?

— Мне подумалось, что время от времени Шейла могла бы предлагать читателям коротенькие молитвы. Наша секретарша — баптистка, она может подбросить парочку совсем неплохих.

— Ты что, спятил?

— Многим людям, Джули, приходится в жизни сложнее, чем ты себе представляешь. Дай им точку опоры.

У Джули свалился с ножа маргарин. Эта колонка была ей необходима, просто необходима.

Но держаться за нее любой ценой? Пойти на компромисс, изменив Завету Неопределимости? Усомниться в Откровении, дарованном ей Богом в тот вечер, когда они с Говардом Либерманом соблазнили друг друга? (Это было настоящее Откровение, решила Джули, а не просто любовный бред.)

— Молитвам не место в царстве непостоянства, Бикс. Анекдотам тоже, уж не знаю, что имелось под этим в виду.

— Никому не помешает, если Шейла иногда расскажет какую-нибудь вдохновляющую историю — о том, например, как ее племянница-калека научилась вязать потрясающие кофточки крючком, прикрепленным к подбородку. Или как ее двоюродный брат вывалился из корзины воздушного шара и был обречен на смерть, но призвал на помощь Господа и…

— Ты издеваешься?

— Я думаю, как спасти твою задницу, Джули. Теперь последний пункт: фотография в подарок. Идея заключается в том, что читатель, который подписывается на газету, получает фотографию Шейлы с автографом. Тони предложил воспользоваться для этого ксероксом.

— Ты меня не жалеешь. Думаешь, я горю желанием, чтобы всякие безумные фанатики развешивали меня на стенах? Нет.

— Ослица.

— Что ты сказал?

— Я сказал, ослица. Толстожопая ослица.

Джули молча окунула салфетку в стакан с водой и принялась демонстративно протирать очки.

— Надумал меня уволить?

— Надо бы. — Бикс обиженно смотрел на нее. — Загвоздка в том, как ты уже, наверное, догадалась, что я в тебя влюблен.

— Что-то сомневаюсь.

— Я в тебя влюблен.

Похоже, в юности Джорджина была более худенькой, чем Джули сейчас. Выпускное платье стягивало ее талию, как корсет. Он сказал — влюблен? Он не просто ее любит, он влюблен. Ах, эта буковка «в» — одновременно и признание, и ловушка.

Толком не отдавая себе отчета в своих действиях, Джули послала ему воздушный поцелуй. Бикс грустно улыбнулся, словно получил незаслуженный подарок. Нос картошкой, отмечала про себя Джули,