— Все эти Бридлоу какие-то чокнутые. Их мальчишка все время убегает, а девчонку все дурят.

— О них никто ничего толком не знает. Откуда они и кто такие. Да и родственников у них нет.

— Как думаешь, почему он это сделал?

— Да он просто грязная скотина.

— Ее должны забрать из школы.

— Должны. Она тоже виновата.

— Да ты что, ей же, наверное, и двенадцати нет.

— Но нас-то там не было. Почему она не сопротивлялась?

— Может, она сопротивлялась.

— Да? И откуда ты знаешь?

— Ребенок, скорее всего, не выживет. Говорят, ее так избила мать, что счастье, что она сама осталась жива.

— Ей повезет, если ребенок не выживет. Был бы самым уродливым созданием в городе.

— Да, тут уж ничего не попишешь. Такой закон: от двух таких уродов может родиться только еще большее уродство. Пусть лучше будет в земле.

— Я бы не стала волноваться. Чудо, если он выживет.

Мы удивлялись недолго; на смену удивлению пришел странный вид защитного стыда: Пекола сбила нас с толку, ранила, и в конце концов мы почувствовали к ней жалость. Наша печаль прогнала прочь все мысли о новом велосипеде. И я уверена, что печаль была столь сильной потому, что ее никто не разделял. Люди чувствовали отвращение, забавлялись, были в ужасе, в гневе, проявляли любопытство. Но мы хотели услышать, как кто-нибудь скажет: «Бедная девочка», «Бедняжка», однако люди только качали головами вместо того, чтобы говорить это. Мы искали глаза, в которых было бы участие, но видели только маски на лицах.

Я думала о ребенке, которому все желают смерти, и очень ясно видела его. Он находился в сыром темном месте, голова покрыта большими колечками волос, на черном лице, как монетки, блестят черные глаза, у него широкий нос, толстые губы, и живой, дышащий шелк черной кожи. Никаких искусственных желтых челок, окружающих мраморно-голубые глаза, никакого вздернутого носа и кривого рта. Больше, чем любовь к Пеколе, я чувствовала желание найти того, кто хочет, чтобы этот черный ребенок выжил — просто чтобы противостоять всеобщей любви к белым куклам, Ширли Темпл и Морин Пил. Фрида, должно быть, испытывала то же самое. Мы и не думали о том, что у Пеколы не было мужа: многие девушки, родившие детей, были не замужем. И нас не беспокоил тот факт, что отец ребенка был одновременно и отцом Пеколы; мы не понимали, как от мужчин получаются дети — по крайней мере, отца-то она знала. Мы думали только о всепоглощающей ненависти к еще не рожденному ребенку. Мы помнили, как миссис Бридлоу била Пеколу и вытирала розовые слезы замершей белой куколке, голос которой звучал как скрип двери холодильника. Мы помнили, какими смиренными были одноклассники под взглядом Мерин Пай, и как они выглядели, когда на глаза им попадалась Пекола. А может быть, мы и не помнили, а просто знали. Мы ограждали свою память от всего и всех, рассматривая разговоры как шифр, который необходимо разгадать, а жесты как объекты внимательного анализа; мы стали упрямыми, хитрыми и самонадеянными. Никто не обращал на нас внимания, но мы не уставали за собой следить. Наши ограниченные возможности были нам тогда неизвестны. Единственным препятствием был рост: окружающие приказывали нам лишь потому, что были больше и сильнее. И с самоуверенностью, усиленной жалостью и гордостью, мы решили переменить ход событий и изменить человеческую жизнь.

— Что мы будем делать, Фрида?

— А что мы можем? Мисс Джонсон сказала, что будет чудо, если ребенок выживет.

— Тогда давай сделаем чудо.

— Как?

— Мы можем помолиться.

— Этого мало. Помнишь последний раз, с птичкой?

— То было другое; она почти умерла, когда мы ее нашли.

— Мне все равно, просто на этот раз нужно сделать что-то действительно сильное.

— Давай попросим Его сохранить ребенку Пеколы жизнь и пообещаем хорошо себя вести целый месяц.

— Давай. Но лучше что-нибудь отдадим, чтобы Он точно понял, что мы действительно этого хотим.

— И что мы отдадим? У нас ведь ничего нет. Только деньги за семена, два доллара.

— Можем их отдать. Или знаешь что? Мы можем отказаться от велосипеда. Закопать деньги и… посадить семена.

— Все деньги?

— Клодия, ты хочешь это сделать или нет?

— Хочу. Просто я подумала… ладно.

— Мы должны все сделать правильно. Мы закопаем деньги у ее дома, чтобы потом не вернуться и не откопать их, и посадим семена на заднем дворе, чтобы всё время за ними наблюдать. И когда они взойдут, мы узнаем, что всё в порядке. Хорошо?

— Хорошо. Только на этот раз я буду петь, а ты говори волшебные слова.