поспешно собирали вещи и грузили на спины мулов. Женщины и дети носили посуду, циновки и прочий скарб. Мужчины проверяли оружие.

— Выясни, что происходит, Муса!

Рэмбо спрыгнул с лошади и понес Траутмэна в госпиталь.

У входа в пещеру появилась Мишель. Она заметила его и поспешила на помощь.

Муса, поговорив с бойцами, подошел к Рэмбо.

— Они боялись, что ты не вернуться назад. Думать, русские убить тебя.

— Расскажешь мне все потом. Сейчас нужно позаботиться о полковнике.

— Они говорить, что будут благодарить Аллаха. Подбежала Мишель и взяла Траутмэна за ноги. Муса шел рядом с ними.

— Они говорить, что рады видеть тебя живым. И рады, что ты вернуться со своим другом.

— Поблагодари их за меня. Скажи, я ценю их заботу. Скажи им все, что угодно, но сейчас мне нужно…

С помощью Мишель Рэмбо внес Траутмэна в сумрачную пещеру и опустил на кучу соломы.

Траутмэн был без сознания. Даже в полумраке пещеры Рэмбо хорошо видел его распухшее, все в кровоподтеках лицо.

— Плечо, — сказал Рэмбо, — он ранен в плечо.

— Думаешь, я не вижу? — сердито отозвалась Мишель и схватила сумку с инструментами.

Траутмэн застонал.

— Ты должен выслушать меня, — настаивал Муса.

— Не сейчас, — ответил Рэмбо.

— Сейчас! Все уходить! Им жаль, но они должны! Рэмбо в унынии покачал головой.

Да! — продолжал Муса, — пойми-же ты, наконец! Выслушай меня!

— Проклятье! Мишель, я должен поговорить с ними. Чем я могу тебе помочь?

— Помолиться за своего друга.

— Спаси его! Пожалуйста!

— Заткнись! И убирайся отсюда! Бога ради, не мешай мне!

— На все воля Аллаха.

Вожди сидели полукругом, по краям расположились бойцы. У всех были мрачные лица. Это напоминало ему тот совет старейшин, на который его пригласили, когда он впервые попал сюда. Рэмбо сел. На душе было тревожно.

— Еще раз объясни мне, в чем дело? — попросил он Мусу.

— Они уходить, — ответил Муса.

— Почему?

— Из-за тебя… Они тебе обещать покровительство.

— Я не понимаю…

— Они знать, что своим нападением на крепость ты раздразнил врага.

— А они сами? Их нападение на колонну БТРов не разозлило врага?

— Это война. А нападать на крепость — это сводить личные счеты.

— Афганская война.

— Да, самая безумная…

— Священная война. Они уходить сейчас. Такова воля Аллаха.

Слишком много нападений, — заговорил Халид, — и слишком уж они частые. Враг разозлен. Будет рыскать повсюду. Он не успокоится, пока не найдет наш лагерь.

— Это и есть покровительство, которое эти люди тебе обещали, — добавил Муса. — Не помогать тебе, а разрешить уйти спасать твой друг. Они знать, что после твоего нападения на крепость им придется отсюда уйти и искать новое пристанище, но они не мешать тебе.

Рэмбо виновато потупился. Он все понял. Он был так поглощен заботами о полковнике, что не подумал о том, чем жертвуют ради него эти люди. Скольким пришлось покинуть свои дома? Скольким еще предстоит лишиться крова? Да и зачем вообще столько страданий и жертв?

— Скажи им, я очень сожалею, — пробормотал Рэмбо. — У меня не было выхода… Я должен был спасти друга.

Заговорил Мосаад. Муса перевел:

— Он говорить, что они позволять тебе спасать своего друга, потому что ты сам их друг.

— Спасибо.

— Он говорить, что человек, который оставлять друга в беде, не может быть их другом.

— Скажи ему, хоть мы и разные, в нас много общего. Мы делаем то, что должны делать. У нас нет выбора.

— Мосаад говорит, ты заблуждаешься насчет различий. Ты думаешь, как мусульманин.

— Я не совсем его понял.

— Мы делаем то, что должны делать. Он говорит ты веришь в судьбу.

Рэмбо вспомнил последний разговор с Траутмэном: «Ты потерял себя. Потому что не хочешь смириться, не хочешь быть тем, кто есть».

«Почему я должен быть тем, кого ненавижу?» «Это не ненависть. Скорее, непонимание. Смирись со своей судьбой».

«Я не верю в судьбу». «Да. И в этом твоя беда».

Рэмбо чувствовал себя виноватым. Он повернулся к пещере, в которой лежал искалеченный и полумертвый от потери крови Траутмэн.

Это моя вина. Сделай я то, о чем он меня просил, мы бы оказались в Пакистане и его бы не схватили. И не пытали. Не всадили бы пулю. И он бы не лежал сейчас едва живой в пещере.

Судьба? Это все она. Я ее отвергал. Не делал того, что подсказывало мне сердце.

Он молился всем богам — Христу, Будде, Аллаху, богам племени Навахо, прося их не отнимать жизнь Траутмэна. Цепляясь за последнюю надежду, он задавался вопросом, а что если мусульмане правы и все в это мире случается не просто так, а имеет какую-то цель, что все это — воля Аллаха? Может, поиски Траутмэна и тяжкие испытания, выпавшие на его долю, штурм крепости, освобождение из плена Траутмэна — может, все это происходило по воле Всевышнего?

Но во имя чего?

Разумеется, не во имя смерти Траутмэна. Нет, думал Рэмбо, я не могу этому поверить. Рэмбо в смятении устремил взгляд на вождей: судьба? Что ждет их? Куда они направятся?

— Мосаад говорит, нужно переместить лагерь на запад, туда, где не ждут враги, и продолжить борьбу.

Рэмбо вздохнул. Безысходность жизни этих людей повергла его в отчаяние.

— Этот план ничем не хуже других. Рахим прервал его.

— Он не согласен, — перевел Муса, — нужно уходить на север.

В разговор снова вступил Халид.

Прежде чем Муса успел перевести, Рэмбо сказал:

— Готов поспорить, он хочет пойти в другом направлении.

Муса кивнул:

— На юг.

— Почему бы им всем не двинуться на восток, в Пакистан? Там они могли бы передохнуть, набрать новых людей и пополнить запасы.

— Нет. Они говорят, уйти в Пакистан — это убежать от войны. Они оставаться, чтобы воевать.

— Тогда почему бы им не объединиться? Чем их будет больше, тем больше у них шансов одолеть русских.