— Но разве враги не появляются в горах?
— Часто.
— Тогда почему эти люди не поставят часового?
— А если бы мы были русскими? Может, у них есть часовой. Может, он решил, мы не опасный и позволил нам придти сюда.
— Шесть лошадей в загоне. И их здесь шестеро. Нет, не похоже, чтобы они выставили часового.
— Святой воин не похож на обычный солдат. Нужно верить в Бога.
Повстанцы вдруг замолчали, и один из них запел. Сперва его голос звучал негромко, но постепенно окреп, к нему присоединились голоса остальных. Это была печальная, унылая мелодия, в которой все время повторялись одни и те же высокие ноты. Голоса напоминали мандолины, настроенные на арабский лад.
— Они просят Аллаха сделать их мучениками, — пояснил Муса. — Умереть в священной война величайшая честь. Мученики сразу попадать в рай. Их ожидать много удовольствия.
— В войне главное выжить, чтобы убивать врага.
— О, они убивают много советский, — сказал Муса. — Моджахеды не становятся мучениками, если враг не умирает вместе с ними. У афганов есть святой день, когда они почитают своих покойников. День мучеников.
Рэмбо все больше и больше нервничал. Люди пели довольно громко, и их вполне могли услышать снаружи лачуги и даже на другой стороне ущелья. Если моджахеды на самом деле не выставили часового, если советский патруль услышит песню…
— Надеюсь, они в другой раз получат то, что желают, — сказал Рэмбо. — Мне что-то не хочется попасть в число мучеников.
— Иншалла, — ответил Муса.
— Что это означает?
— Воля Господа. Буду делать чай. Кушать и отдыхать. Завтра будет длинный день.
7
Они достигли поросшей лесом вершины горы, и взору открылось пустынное плато, залитое слепящим полуденным солнцем. Пихты сменились чахлым кустарником. Ниже даже не росла трава. Бесплодная земля вздымалась и опускалась, точно изнутри на нее давили чьи-то гигантские пальцы.
— Когда-то здесь была пашня, — сказал Муса. — Советский кидать химия. Убивать пшеница.
Когда они очутились в низине этой пустоши, Муса указал пальцем на небо. Рэмбо сощурил глаза. Он не сразу разглядел то, на что ему показывал Муса.
Но вдруг все понял и нахмурился. Там, вдалеке, голубизна неба стала сереть. Белые облака темнели. Из них вырывались черные столбы, которые засасывали в себя землю.
— Будет черный буря, — сказал Муса. — Здесь всегда что-нибудь случается. Нужно остановиться и подготовиться к буре.
Муса отдавал приказания, Рэмбо их быстро исполнял.
Зайдя в лощину, они сняли с лошадей поклажу и седла, разложили все это по углам воображаемого квадрата, внутри которого заставили лошадей лечь на землю. Одно животное сопротивлялось, и Рэмбо обхватил рукой его за шею и повалил на землю. Вместе с Мусой они накрыли лошадей одеялами, концы которых привязали к лежавшим по углам седлам и корзинам.
В воздухе появились частички пыли. Вой ветра все усиливался.
— Быстрей, — торопил Муса.
Они забрались под одеяла и легли на животы между лошадьми, положили на каждую руку, чтобы успокоить и не позволить встать. Зажали края одеял в поднятых кверху кулаках, плотней укутались сами и укутали головы животных.
Стало трудно дышать. Рэмбо с тревогой заметил, что мрак под одеялами сгустился.
Он едва слышал приглушенный голос Мусы.
— Кто-то назвал Афганистан Ягистаном.
— Что?
— Земля необузданных.
— Какое это имеет отношение к?..
— Земля свободы.
— Молчи. Береги силы.
— Мы покажем советский, что это правильный название.
— Я сказал тебе
— Но Ягистан означает еще…
— Заткнись!
— Неуправляемая земля.
В этот момент на них с жутким ревом обрушился черный ураган.
ЧАСТЬ IV
1
Они укрылись от черной бури под одеялами. Наметенный песок прижимал их к земле. Оглушенный ревом бури Рэмбо шепотом успокаивал лошадей. Под одеялами становилось жарко и душно. Мысли путались. В бреду Рэмбо увидел Коу, умиравшую в конвульсиях у него на руках. Видения были туманны и расплывчаты. Фигура Коу раздвоилась и превратилась в Траутмэна, которого он в последний раз встретил в литейной. Голос Траутмэна эхом донесся издалека:
— Никаких личных обид.
Рэмбо хотелось зарыдать. Черт подери, ему нужно было спасти полковника!
Рэмбо уже настолько привык к реву ветра, что когда снаружи стихло, ему все еще казалось, будто буря продолжается. Внезапно он понял, что не слышит ничего, кроме дыхания и звона в ушах.
Дышать… Дышать скорее…
Рэмбо попробовал скинуть одеяла, но ему не удалось. Тогда он попытался выбраться из-под них. И не смог.
Попробовал подняться. Не вышло.
Нет воздуха. Слишком ослаб.
Медленно подтягивая колени и упираясь руками в землю, он со всей силы выгнул спину, но не смог сдвинуть одеяла. Уперся сильнее, но вновь безрезультатно!
Мы здесь задохнемся!
Лошади едва дышали. Легкие жгло. Он терял сознание. Нет!
Он боролся с желанием лечь на землю и заснуть. Дюйм за дюймом Рэмбо подтягивал руку к груди. Наконец ему удалось разорвать рубаху. Теперь у него оставалось одно-единственное средство.
Ему нужно дотянуться до ножа. Вынуть из ножен. Разрезать одеяла.
Когда это удалось, песок хлынул ему на голову, забивая уши, глаза, рот. Он начал разгребать песок, уперевшись коленями в землю и стремясь разогнуться.
Его легкие разрывались. Он сопротивлялся желанию вдохнуть. Но сознание его затуманилось, и он вдохнул песок.
И тут же выскочил из своей могилы навстречу такому яркому солнцу, что, казалось, будто в глаза его
