Я хочу домой!» Он наслушался этих воплей во Вьетнаме. С этими воплями американцы ушли отсюда и проиграли. Но только не Рэмбо.

Он вглядывался в развалины. Буддийская святыня влекла его.

Почему он безоговорочно принял дзэн?

Лишь эта религия затрагивала самые тонкие струны в его душе.

Лишь она полностью отвечала его натуре.

Она помогала ему в том, что он делал.

Когда война становится твоей жизнью, когда ты каждую минуту ждешь пули, всякий может сломаться. Католик, например. Даже индеец навахо. Но не человек, исповедующий дзэн.

До него донесся шум.

Он отступил в тень стены и застыл на месте. В следующее мгновение выхватил пистолет и направил его туда, откуда послышался шум.

Слева от него, почти не задевая ветви деревьев, проскользнула невысокая фигура. Он выставил руку вперед, прицелился.

Черная куртка, штаны. Форма Вьетконга. Палец напрягся на спусковом крючке.

А что, если он не один? Выстрел привлечет внимание остальных.

Нет, он сделает по-другому.

Он нырнул в заросли кустарника и пригнулся.

Вьетнамец сделал то же самое.

На плече у него Рэмбо заметил автомат Калашникова.

Бесшумно, с кошачьей ловкостью подобравшись поближе, он метнулся на врага, обхватил его сзади и пристави, нож к горлу. Широкополая соломенная шляпа слетела головы солдата, и волна густых, отливающих иссиня-черным блеском волос, рассыпалась по плечам.

Лезвие ножа застыло в доле дюйма от нежной шеи.

— Отпустите, — раздалось по-вьетнамски.

Голос был женский.

Ей было лет двадцать, может, чуть больше. Миниатюрная, обманчиво хрупкая. Восхитительная, как все вьетнамские девушки. Точеная фигурка соперничала изяществом с восточной вазой. В широко распахнутых глазах он прочел испуг. Крупный, чувственный рот приоткрыт от неожиданности.

Она повторила на своем языке: Отпустите меня.

Длинные ресницы опустились, голос упал до шепота.

— Пожалуйста!

И она снова подняла на него глаза.

Несмотря на густой слой маскировочного грима, она безошибочно определила в нем американца, и, к его немалому удивлению, перешла на английский.

— Простите, я не хотела. Вы первый турист в этих краях за последние годы. Простите, если помешала вам.

Рэмбо во все глаза смотрел на нее, все еще не отводя нож.

Вы пришли сюда говорить с Буддой? Просить его о милости?

Он не отвечал.

Или вы просто сбились с пути? Если хотите, я покажу вам дорогу.

Он ответил ей на вьетнамском языке:

— Я не сбился с пути. Я тут жду одного человека. Она улыбнулась ему и сказала на своем родном языке:

— Может быть, этого человека зовут «Ночная орхидея»?

— Это одно из, имен, которые мне назвали.

— Значит, второе Коу Фуонг Бао?

Он чувствовал себя круглым идиотом. И не потому, что едва не убил ее — то была все-таки вынужденная предосторожность, — а потому, что, когда ему впервые назвали ее имя, он ведь перевел его на английский. По-вьетнамски «Коу» означает «девственница».

— Вы понимаете, что значит мое имя? — спросила она. Он кивнул.

— Моя мать была актриса, — попыталась объяснить она и замолчала. — А вы и есть тот самый Рэмбо?

Он снова кивнул.

— Еще секунда, — и я мог бы убить вас.

— Я была тут в засаде. Вы появились не в условленное время, и я приняла вас за бандита. Почему вы опоздали?

— Да так, были кое-какие сложности. Парашют не раскрылся.

Они смущенно смотрели друг на друга.

Вижу по глазам, — засмеялась она, — что вы не ожидали увидеть женщину. Он пожал плечами.

— Это что-нибудь меняет для вас? Он отрицательно покачал головой.

В Америке есть такая штука, называется «Движение за освобождение женщин».

— Звучит на коммунистический манер. Теперь засмеялся он.

Объяснить сложно, но в общем, смысл такой: не важен пол человека, а важно, как он делает свое дело.

Ну, тогда вам не о чем беспокоиться. — И она снова заговорила по-английски. — Давайте перейдем на английский, мне бы хотелось попрактиковаться.

— Вы здорово говорите, — признал он. — Где вы учились?

— В Сайгонском университете. В мирное время. Значит, ей не двадцать пять, а тридцать с небольшим.

Она вздернула круглый подбородок.

— Между прочим, имею степень магистра. По экономике. — Она погрустнела. — Но это теперь ни к чему — всем заправляют коммунисты. Послушайте, а вы не торопитесь? Хотите поесть?

Он хмыкнул.

— Еще бы. Что у вас с собой?

Коу сняла со спины полотняную котомку с едой, развернула ее. Он видел такие раньше. У мертвых вьетконговцев.

— Знаете, что у меня тут? Нвак нам. У него потекли слюнки.

Она разложила на пальмовых листьях рис, пропитанный соусом, запах которого дразнил его.

Рэмбо подвинул к себе один лист, взял предложенные ему палочки. Сколько времени прошло с тех пор, как он пользовался ими в последний раз? Он принялся уписывать рис, демонстрируя ей, что еще не забыл, как пользоваться палочками.

А у вас действительно есть ученая степень? — спросил он с набитым ртом.

Будьте уверены. Просто на вашем языке мне трудно говорить.

Он положил себе еще рису.

Что это за подливка?

Рыбная.

— А, помню такую.

Во рту оставался вкус чего-то острого и маслянистого. Он потянулся за новой порцией риса и опять засмеялся, сам не зная отчего.

Сверху на них все так же взирал невозмутимый Будда.

Они пробирались сквозь джунгли. Рэмбо присматривался к своей спутнице. Стройная, хотя фигурку не так просто разглядеть под свободной одеждой. Она двигалась с природной грацией, легко обходя препятствия, возникавшие на пути. Он оценил ее опыт, когда она вела его через непролазные заросли