– Искушение – ключ к человеческой природе. В моей прежней жизни я считал само собою разумеющимся, что у каждого есть свои слабости. Если бы люди были безгрешны, разведке нечего было бы делать.

Отец Хафер печально кивнул.

– Угроза разоблачения, скандала. В этом отношении наши миры не сильно отличаются. Священник, оказавшийся в моральном конфликте со своими обетами, иногда так страдает, что…

– Крыша едет?

– Лучше сказать, испытывает нервное потрясение. Иногда начинает так пить, что ставит под угрозу репутацию церкви.

– Значит, вы пользуетесь этим местом, чтобы привести их в чувство и утереть им слезы?

– Скажем, успокоить и что-нибудь посоветовать. В очень тяжелых случаях – временное затворничество перед отправкой в санатории их орденов. К тому же, как вы знаете, разделение церкви и государства не всегда так совершенно, как требует конституция. Политики, предлагающие церкви определенные привилегии в обмен на голоса католиков, часто предпочитают встречаться здесь, а не в резиденции епископа или кардинала на глазах общественности.

– Другими словами, это убежище для священников, – сказал с усмешкой Дрю. – Да, отец, наши миры не так уж различны.

– Помилуй, Господи, их души.

Дрю не знал, чьи души имеет в виду отец Хафер – души убитых монахов или души их убийц.

Стон священника вызвал новый приступ кашля.

Дрю смотрел на него, ощущая полную беспомощность. Вблизи отец Хафер выглядел еще хуже, чем когда Дрю впервые увидел его с крыши бостонского муниципалитета. Его кожа, всегда имевшая серый оттенок, стала совсем темной, тускло-коричневой, что навело Дрю на мысль об отравлении свинцовыми препаратами.

Или о какой-нибудь другой интоксикации. Химиотерапия. Кожа на лице усохла и обвисла, скулы выпирали. Волосы, прежде только тронутые сединой, теперь потеряли свой блеск и стали совершенно белыми, ломкими и редкими.

Все его тело тоже усохло, и черный костюм с белым воротником висел так, будто его одолжили у человека гораздо более крупного. Дрю невольно подумал, что и он сам одет в чужие джинсы, рубашку и пиджак, которые ему немного велики. Но его худощавое, гибкое тело излучало здоровье и аскетизм, тогда как тело священника как бы поглощало свет – оно напоминало сжимающуюся черную дыру. Или смерть.

– Гарроты? – с трудом выговорил отец Хафер. – Но вы же не знаете наверняка. Вы же видели только двух застреленных братьев, дежуривших на кухне. У вас нет доказательств, что монахи были задушены.

– Верно. Все остальные, кого я видел, были отравлены.

– Тогда – помоги им Бог, – они, возможно, не мучились.

– Скорее всего. Они так и не успели понять, что случилось.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Из-за мыши.

Священник в полном недоумении уставился на него.

– Я жду не дождусь, чтобы рассказать вам об этом. – Вздохнув, Дрю вытащил полиэтиленовый мешочек с телом Крошки Стюарта. – Яд убил его мгновенно. Если бы я сначала не кинул ему кусочек хлеба, а только потом приступил к молитве перед едой, я был бы уже мертв.

Отец Хафер смотрел на него с ужасом.

– И вы носили с собой это все время?

– У меня не было выбора.

– Почему?

– Когда я спустился с чердака, я не знал, унесены ли трупы. Потом я увидел, что все они еще в кельях. А если после моего исчезновения убийцы вернутся и избавятся от них? Я должен был забрать трупик мышонка, чтобы выяснить, какой яд был применен. Некоторые профессионалы имеют свои пристрастия. Они предпочитают пользоваться определенными видами яда. Я надеюсь, что вскрытие скажет мне.

– Профессионалы? Вскрытие мыши? И вы носили это в кармане? Я ошибался. Смилуется ли Господь над ними? Нет, не только над ними. Богу надо смилостивиться над нами всеми.

Отец Хафер сердито привстал.

– Вы сказали, что на монастырь напали прошлой ночью?

– Да, это так.

– А вы исчезли только спустя две ночи? – Голос священника звучал резко.

– Да.

– И вместо того чтобы пойти в полицию, вы впустую потратили время, направившись ко мне!

– Я не мог рисковать не будучи уверен, что полиция сможет обеспечить в тюрьме мою безопасность. Ведь это я был главной целью для убийц.