— Но все это я презираю и счастье мое нахожу в том духовном могуществе, которое имею над существами. Я представляю первую ступень сверхчеловеческую; души умерших я заставляю, путем заклинаний, являться и отвечать мне на мои вопросы.

Я не мог удержаться, чтобы не усмехнуться.

— Я не сержусь на ваше неверие, — сказал он, — вы не первая крепкая голова, которую я подчиню и обращу в прах. Кого из ваших умерших родственников вы желаете видеть?

— Моего дядю, но с одним условием.

— Каким?

— В ту сторону, откуда покажется дух, я буду иметь право выстрелить из пистолета. Так как это будет лишь дух, то никакого вреда я ему причинить не могу.

— Нет, вы чудовище! Я вам никогда ничего не покажу; вы этого недостойны.

С этими словами он бросился в соседнюю комнату. Жена его, делая вид, что испугана, сказала мне, что его гнев приводит ее в трепет.

— А меня смешит; все это может пугать лишь детей.

Он отсутствовал в течение нескольких минут, затем вернулся с ясным выражением лица.

— Он храбр, — сказал он про меня. — Я его испытал и вижу, что он храбрый мужчина.

Он, казалось, был от меня в восхищении и сказал мне:

— Со временем вы узнаете, что такое граф Калиостро и каково его могущество.

После этого он со мною о духах уже не говорил.

На другой день он отправился к г-ну Нормандесу, испанскому поверенному в делах, который обошелся с ним как с проходимцем и запретил называться испанским графом и полковником испанской службы. Но Калиостро сумел привлечь на свою сторону графа Мелиссино, кавалера С*** и многих других, пока, наконец, не сняли с него личины и не приказали убраться из Петербурга.

Помощью какого наваждения этот человек расположил к себе во время пребывания в Митаве большинство курляндского дворянства? Граф Медем, его дочь госпожа фон дер Реке, фон-дер-Ховен и многие другие считали его высшим существом. Эта нравственная слепота необъяснима; но это было безумием того времени, подготовившим и другие глупости. Самое вздорное мнение, становясь всеобщим, смущает надолго разум и здоровое суждение»¹³.

Визит Гейкинга явился своего рода моральной пощечиной магистру. Но если презрение родовитого дворянина к простолюдину Калиостро можно объяснить, то как объяснить столь нелестный отзыв барона о Серафине? Многие современники сомневались в ее скромности, однако в привлекательности супруге магистра никто не отказывал. «Она была молода, среднего росту, круглолица, бела, не худа, не толста, нежна, трогательна и приятна в походке и физиономии — одним словом, легко могла возбуждать страсти»¹⁴. Тем более что большинство в один голос утверждает, что на нее положил глаз сам всесильный фаворит Екатерины князь Григорий Потемкин, и полагает, что именно увлечение Потемкина прекрасной графиней стало причиной изгнания Калиостро, ибо Екатерина приревновала своего фаворита. Но некоторые считают, что мадам Калиостро никак не могла стать причиной неудачного конца петербургского путешествия магистра, так как императрица «всегда относилась снисходительно к любовным капризам самого капризного и вечно увлеченного» фаворита. Одни говорят, что Потемкин заплатил Калиостро, чтобы тот закрыл глаза на его интрижку с графиней, другие — наоборот, Екатерина дала 20 тысяч рублей магистру, чтобы он увез жену из России. Есть авторы, уверенные, что Екатерина сама вызвала Серафину в Царское Село, чтобы посмотреть на конкурентку, и, посчитав ее опасной, дала ей 30 тысяч рублей и приказала немедленно убираться вон¹⁵. А Потемкин якобы предложил красавице деньги взять, но Петербург не покидать… Даже если приведенные версии вымышленные, они свидетельствуют о том, что Серафина в то время была очень привлекательна.

Из сферы домыслов и слух о том, что Калиостро, желая убедить Потемкина в своих магических способностях, предложил увеличить втрое его золотой запас. Князь согласился пожертвовать на опыт изрядную сумму, как говорят, исключительно из симпатии к графине Калиостро. Вряд ли он доверил все свое состояние иностранцу, которого считал проходимцем. Супруг графини поколдовал над золотом, и его якобы стало втрое больше. Изумленный Потемкин отдал магистру честно заработанную треть. Гораздо более правдоподобным кажется утверждение, что Калиостро посоветовал Потемкину использовать для пуговиц на мундирах красную латунь вместо рассыпавшегося на морозе олова. Впрочем, есть мнение, что он лишь обещал Потемкину изобрести новый сплав для пуговиц, но обещания не сдержал¹⁶.

С самого начала в Санкт-Петербурге у Калиостро все пошло вкривь и вкось. Нормандес не только запретил Калиостро именоваться испанским графом и полковником, но и зловеще напомнил о злосчастной трости с алмазами, обманом увезенной «полковником Пеллегрини» из Кадиса [47]. Открыть масонскую ложу египетского обряда надежды не было никакой. Положение здешних масонов оказалось далеко не таким прочным, как Калиостро казалось издалека. Императрица не слишком благоволила к вольным каменщикам; скорее, она их просто терпела. Иван Перфильевич Елагин, государственный деятель, управлявший театрами при Екатерине II, масон, занимавший пост провинциального великого магистра, поклонник магических талантов Калиостро, в чьем доме в Петербурге магистр устраивал духовидческие сеансы и даже жил некоторое время, полагал, что императрица неправильно поняла главную заповедь масонов «познай самого себя». Она посчитала ее за эгоизм, в то время как там эгоизма нет, ибо цель масонов — «исправлять самих себя, а своим примером и прочих, вне нашего общества находящихся, приводить к познанию добродетели. […] Наш орден есть средняя линия между религией и гражданским законом. Тот, кто с нами соединится, обязан все должности, налагаемые на него духовною и светскою властью, исполнять во всей точности, а не по единой токмо наружности»¹⁷. Но речь шла отнюдь не о понимании масонского кредо, а о политике. Как подчеркивают историки, есть много косвенных свидетельств, указывающих на то, что цесаревич Павел Петрович тайно вступил в ложу между 1777 и 1779 годами¹⁸. Екатерина же, пришедшая к власти путем переворота, устранившая с пути супруга и отстранившая от власти сына, очень боялась заговора, направленного против ее персоны. А так как главным атрибутом масонских практик была тайна, то, разумеется, вольных каменщиков можно было заподозрить в любой заговорщической деятельности. За таинственные обряды и тайные собрания монархи не жаловали масонов и одновременно их боялись. Просвещенный абсолютизм противился всему, что не подчинялось его контролю. Правда, если верить Каде де Гассикура, «среди монархов масонов не боялись только Фридрих и Екатерина»; но он мог ошибаться.

Не сумев отличиться на масонском поприще, Калиостро начал давать сеансы магии, алхимии и вызывания духов. Это известие быстро распространилось по всему Петербургу; магистру даже не пришлось рекламировать себя в «Санктпетербургских ведомостях», как это делали тогдашние артисты: «Еквилибрист и кунстшпилер Гейльман объявляет, что ежели господа пожелают видеть его искусства, могут призывать его к себе, а он живет по Вознесенской улице, в угловом доме вдовы Вернеръ»¹⁹. Сначала граф проводил опыты во дворце своего нового друга Елагина. Островное местоположение дворца (впоследствии остров получил название Елагина) особенно нравилось магистру, так как вода издавна считалась прекрасным проводником для астрального света, равно как и великолепным медиумом. Выступления Калиостро проходили в самом дворце (до нашего времени не сохранившемся) и в принадлежавшем к дворцовому комплексу павильоне Ротонда (Под флагом). Говорят, после одного из сеансов, на котором присутствовало немало членов масонских лож Петербурга, Калиостро под страшным секретом сообщил, что, как поведали ему духи, под фундаментом Ротонды сокрыт саркофаг Гомера и бесценные древние рукописи. Начать работы по извлечению саркофага никто не рискнул; а может, просто по обыкновению «долго запрягали», то есть собирались, и в конце концов хозяин дома велел засыпать подвал — чтобы соблазну не было… В наши дни во время реставрации дворцовых построек подвал расчистили и нашли сосуды неизвестного предназначения, но обещанного Калиостро клада не обнаружили. В этой истории наиболее интересно то, что Калиостро, точно уловив настроения тогдашних русских масонов, занятых духовным строительством, поисками истины и путей к нравственному совершенствованию, посулил им клад, имевший не материальную, а исключительно духовную ценность…

Демонстрируя свои алхимические таланты, Калиостро превзошел самого себя: выращивал светящийся камень, о который на глазах у зрителей зажигал свечи, превращал железо в золото, а свинец в серебро. «У княгини Волконской вылечил больной жемчуг; у генерала Бибикова увеличил рубин в перстне на одиннадцать каратов и, кроме того, изничтожил внутри его пузырек воздуха; Костичу, игроку, показал в