– Меня не было слишком долго. В корпусе не принято высаживать Посланников там, где они выросли. Меньше вероятность, что возникнет сочувствие к тем, кого должен убивать.
Сунь кивнула.
– Да. Обычная предосторожность. И она имеет смысл. Но ты ведь уже не Посланник. Почему не вернулся домой?
Я безрадостно улыбнулся.
– Да, чтобы сделать карьеру бандита. После увольнения из корпуса вряд ли бывает иной выбор. И к тому времени мать вышла замуж вторично, за офицера-вербовщика из Протектората. Представляешь такое воссоединение? Я – нет.
Сунь долго молчала. Казалось, ушла в созерцание береговой линии или чего-то ждала.
– Мирный вид, как считаешь? – Я сказал просто так, чтобы разрядить молчание. Она кивнула:
– Да, если не вдаваться в детали. Особенно на структурном уровне. Здесь идет битва, и мы ее проигрываем.
– Это правильно, но настроение мое улучшается.
По лицу Липин пробежала усмешка.
– Извини. Трудно рассуждать о спокойствии, когда по одну сторону от нас мертвый город, по другую – вообще неизвестно что, находящееся за гиперпространственными воротами. А вокруг, в горах, – целая армия наноколоний, и сам воздух несет смертельную дозу радиации.
– Ну вот, теперь ты расставила все по местам…
Она опять улыбнулась.
– Ковач, это моя работа. Провожу много времени, объясняясь с машинами на уровне, невозможном для восприятия нормальной человеческой психики. Если этим зарабатываешь себе на жизнь, начинаешь видеть проблемы там, где их не видят другие люди. Посмотри. Видишь это море, спокойное и ласковое, под безмятежными лучами солнца? Картина вполне мирная, правда? Но в глубине ведут непримиримую борьбу за существование миллионы существ. Видишь, трупы чаек почти исчезли. – Она поморщилась. – Хотя плавать я не буду. Даже теплые солнечные лучи несут с собой заряды частиц субатомарного размера, которые способны разорвать на части все, что не обладает достаточным уровнем защиты. Понятно, что защита такого рода уже есть у тех существ, что живут здесь давно – благодаря миллионам их погибших предков, павших ради выживания десятка-другого нынешних видов.
– Хм… мир – иллюзия? Звучит как слова отрекшегося от церкви монаха.
– Не иллюзия, совсем нет. Просто все относительно. И все это, этот мир, это спокойствие куплены ценой их противоположности – где-то, когда-то.
– И что, это держит тебя в армии?
– Мой контракт – вот что удерживает меня в армии. И служить еще лет десять как минимум. Если честно… – И она с сомнением пожала плечами. – Возможно, останусь на сверхсрочную. К тому времени война уже закончится.
– Война будет всегда.
– Только не на Санкции IV. После разгрома Кемпа введут достаточно жесткий режим. Политика станет иной, и Картель больше не выпустит власть из своих рук.
В этом я сильно сомневался, особенно вспомнив восторженные речи Хэнда по поводу снятия лицензионных ограничений для корпораций. Вместо возражений пришлось ответить уклончиво:
– Политика убивает так же, как война.
– Меня уже убивали. Посмотри, разве я стала хуже?
– Хорошо, Сунь, я сдаюсь.
Внутри нарастала новая волна – ощущение, от которого перехватывало дыхание и темнело в глазах.
– Знаешь, а ты жестко стелешь, черт побери. И скажи про это Крюиксхэнк. Ей понравится.
– Не думаю, что нужно вдохновлять Иветту Крюиксхэнк. Она молода и способна взять от жизни свое.
– Наверное, ты права.
– А если показалось, будто я «жестко стелю» – вовсе не хотелось создавать именно это впечатление. Однако я солдат, причем контрактник, и было бы глупо возмущаться своим положением. Это мой выбор. Выбор, а не призыв на срочную.
– Да ладно, эти дни – вот что…
Мой ответ прервался в момент, когда я заметил Шнайдера, спрыгнувшего из носового люка «Нагини» и бегущего в сторону пляжа.
– Куда это он?
Под нами из-за скалы появилась Таня Вордени. Она просто шла, направляясь к морю, но в ее появлении было что-то странное. Показалось, с одной стороны ее плащ мерцал синим, переливаясь до боли знакомым узором.
Я встал на ноги. Нейрохимия приблизила изображение. Сунь положила ладонь мне на руку.
– Неужели она…
Песок. Узоры были из песка, взятого из раскопа. Должно быть, песок прилип в распла…
