Особой ностальгии по былому имперскому величию уже не чувствовалось. День империи исчез из календарей государственных школ, чиновники дружно вернулись домой из Индии, а король перестал называться императором Индии.
В октябре 1956 г., после того как египтяне объявили, что Суэцкий канал, жизненно важная водная магистраль, будет национализирован, премьер-министр Иден совершенно неожиданно вступил в тайный сговор с Францией и Израилем. Повсюду в мире, даже в США, общественное мнение обратилось против Британии. Под угрозой оказался фунт стерлингов, поставки нефти прекратились, ООН осудила агрессию, и британским войскам пришлось с позором уйти из Египта. Хотя общественный гнев длился недолго, голоса, защищавшие старую империалистическую политику, тоже стали относительно тише. На всеобщих выборах 1959 г. консерваторы одержали убедительную победу. Их главным аргументом было то, что они обеспечили процветание страны, или, как говорил Макмиман, «Вам некогда еще не жилось так хорошо!»
Американский политик Дэниел Мойнихен отмечал, что Британия завоевала высокий авторитет в афро-азиатском мире благодаря тому, что она освободила огромную часть населения Третьего мира, избежав взаимного озлобления, чего не удалось сделать ни Франции в Алжире, ни Голландии в Индонезии, ни бельгийцам в Конго. Мир, который прежде прислушивался к либеральным речам Иеремия Бентама, Давида Рикардо, Джона Стюарта Милля и Уильяма Гладстона, теперь внимал социал-демократическим проповедям Ласки и Тоуни, представлявших Лондонскую экономическую школу, наставлениям журнала «Нью стейтсмен» и даже находившимся в оппозиции лейбористам.
В постимперский период Британия искала свое место в мире, а ее роль в международных делах стала довольно неопределенной. Взаимоотношения со странами, входящими в Британское Содружество, приобрели формальный характер, хотя в них присутствовал весьма важный практический аспект, например операции в стерлинговой зоне и имперские преференции в отношении продуктов, ввозимых из стран Содружества, в частности масла и мяса. Однако все большее значение приобретали отношения с Америкой, то «кислые», то «сладкие». Начиная с 1949 г., после образования НАТО, связи США и Великобритании приобрели стратегический и геополитический характер. Вскоре в Юго-Восточной Азии возникла и еще одна организация, СЕАТО, членами которой стали обе страны. Вне зависимости от того, кто правил в Лондоне – лейбористы или консерваторы, британская и американская политика шли рука об руку.
Британцы считали эти «особые отношения» между англоговорящими народами равными с той и другой стороны и гордились ими. Но на практике выходило, что Британии постоянно приходилось делать невероятные усилия для сохранения иллюзии независимости. Британия и Америка вели общую (если не сказать одну и ту же) политику во время войны в Корее, по отношению к коммунистическому Китаю (правда, официально Великобритания его признала), на Ближнем Востоке, а главное, в Европе, где они совместно противостояли русской угрозе. Редкие попытки бунта, как в случае с Суэцким каналом, быстро подавлялись. В результате соглашения, подписанного в 1962 г. в Нассау, американцы поставили Великобритании подводные лодки «Поларис» в качестве средства устрашения, что привело к еще большей оборонной и экономической зависимости от США.
Тем временем на домашнем фронте начиная с 1947 г. постоянно делались попытки политического и экономического объединения с Западной Европой. Сначала, когда сразу после войны впервые возникла эта идея, британское правительство проявляло к ней подозрительность, если не открытую враждебность. В оправдание такой позиции говорилось о связи с Содружеством, об особых отношениях с Соединенными Штатами, отличительных особенностях британской конституции и законодательной системы, автономности британского социалистического планирования. Что еще важнее, большая часть британского народа считала западноевропейцев непонятными иностранцами, с которыми благодаря проливу Ла-Манш их мало что связывало. Первая попытка консервативного правительства Макмиллана в 1963 г. присоединиться к европейскому Общему рынку встретила отпор со стороны президента Франции де Голля, как, впрочем, и вторая, сделанная в 1967 г. лейбористским правительством Вильсона. Однако нельзя сказать, что эта неудача огорчила британцев, для которых вступление в этот враждебный союз означало подорожание продуктов питания, ослабление связей со странами Содружества и угрозу национальному суверенитету. Со своей стороны евроэнтузиасты выступали против широко распространенного общественного мнения.
Дело в том, что для этого островного, во многом еще самодостаточного общества самым главным было удовлетворение потребительских запросов. Однако экономисты, эти предсказатели грядущего времени, уже отмечали под внешним благополучием замедление темпов роста и падение производства. Социологи обнаруживали глубоко укоренившееся неравенство и классовые барьеры, мешающие модернизации «застойного общества». Но отношение самих британцев к своим национальным институтам и обычаям было отмечено большим самодовольством. Им казалось, что жизнь в настоящем становится лучше. При падении уровня рождаемости семья уменьшалась и ее благосостояние улучшалось. Дома обставлялись лучшей мебелью. Семья все чаще могла приобрести машину, купить дом в кредит под небольшой процент и каждое лето ездить на отдых за границу, в Испанию, Францию, Италию.
К тому же все эти радости перестали быть уделом одного только среднего класса, жившего в предместьях городов. Представители рабочего класса тоже получили возможность летать на отдых на солнечное побережье Средиземноморья и благодаря более высоким зарплатам и более короткому рабочему дню выбрать для проведения досуга паб или клуб. При всем этом рабочая молодежь стала излюбленным предметом социологических исследований, а ее эксцентричный образ жизни и приверженность дорогостоящей поп-культуре – объектом осуждения. Герой спортивных хроник, – длинноволосый Джордж Бест, игравший за Северную Ирландию и «Манчестер юнайтед», имел мало общего с Джеком Гоббсом, героем 20-х годов. В начале 60-х потрясающий музыкальный успех «Битлз», молодой Ливерпульской четверки, сделал Британию предвестником общества вседозволенности, в котором отсутствует запрет на алкоголь и наркотики, носят чрезмерно короткие юбки, а на секс нет практически никаких ограничений. Победа английской футбольной команды в чемпионате на Кубок мира в 1966 г. возвысила молодых агрессивных игроков до патриотов страны.
Гедонистические взгляды премьер-министра Макмиллана и интеллигентная терпимость лейбористского министра внутренних дел Роя Дженкинса помогли реформаторам из среднего класса осуществить и другие социальные изменения в обществе. Различные сексуальные отклонения, например гомосексуализм и т.д., теперь значительно меньше преследовались законом. Аборты, противозачаточные таблетки и другие легкодоступные средства давали возможность, не задумываясь, предаваться сексуальным удовольствиям. Разводов становилось все больше, и число семей с одним родителем увеличивалось. Культ молодости, казалось, захватил всю страну, причем его стимулировала заокеанская социальная программа президента Кеннеди «Новые рубежи». В британских университетах учились представители самых разных культур. Растущее число студентов из рабочих семей, вырванных из привычной среды, смешивалось с более агрессивными молодыми людьми из среднего класса, что только усиливало этот культ. В период между 1963 и 1973 гг. возникло много новых университетов, а старые сильно расширились. «Много не значит хорошо», – говорили скептики. Другие считали, что образовательный потенциал Британии не исчерпан, поскольку в каждой возрастной группе только 5% людей получили высшее образование какого-либо рода. Поскольку британская экономика обеспечивала средства к существованию, то мыслящая университетская молодежь обратила свою энергию на организацию новых «крестовых походов».
Кампания за ядерное разоружение, проходившая в конце 50-х, была данью молодежному идеализму выходцев из средних классов. Но некоторое время она угрожала подорвать шансы лейбористов выиграть выборы и прийти к власти. Позднее, в 60-х, та же энергия вылилась в протест против войны во Вьетнаме, которую вели Соединенные Штаты Америки. Однако студенческие волнения, бушевавшие в Университете Беркли и в Сорбонне, в Британии только вспыхнули на территории университетов, но вскоре по неясным обстоятельствам прекратились.
У всех этих движений были разные причины для недовольства. Кажущееся всеобщее удовлетворение скрывало глубоко укоренившиеся противоречия. Во время первого премьерства Вильсона (1964-1970) бунтовали разные группы населения. Молодые не желали принимать ценности общества потребления и конформизма, видя, что экология разрушается, а миру, в котором они живут, грозит уничтожение от страшного оружия. Молодежь Уэльса и Шотландии подняла такую волну националистических протестов, какая до недавнего времени была характерна только для регионов, населенных басками в Испании, или для франкоговорящего Квебека в Канаде. Экономический подъем 50-х годов в Шотландии и Уэльсе чувствовался значительно слабее, чем в Англии. Назначение министров по делам Шотландии, а позднее (в 1964 г.) и
