беспокоиться тут не о чем. Вполне возможно, если мы сумеем как следует организовать работу нашего клуба и будем правильно себя воспитывать, папе и в голову не придет на ком-то жениться. А если и придет, то я знаю, что мисс Уэст будет к нам замечательно относиться.

Но Уна не была в этом уверена и горько плакала, пока не уснула.

Две недели дела у членов клуба «Хорошее поведение» шли гладко. Их план, похоже, действовал великолепно. Ни разу не потребовалось звать на помощь Джема Блайта. Ни разу ни один из детей священника не вызывал споров или толков среди гленских сплетниц. Что же до маленьких приключений дома, то все четверо внимательно следили друг за другом и мужественно переносили придуманные для себя наказания — чаще всего это был добровольный отказ от участия в веселых играх по пятницам после уроков в Долине Радуг или пребывание в постели в весенние вечера, когда все молодые косточки так и ноют от желания выбежать на улицу. Фейт в наказание за то, что перешептывалась в воскресной школе, осудила себя на день молчания — она не имела права произнести ни единого слова без крайней необходимости — и успешно прошла через это испытание. К несчастью, случилось так, что мистер Бейкер с другой стороны гавани выбрал именно этот вечер для визита в дом священника, а дверь ему открыла именно Фейт. Ни слова не ответила она на его любезное приветствие и ушла в полном молчании, чтобы короткой фразой позвать отца. Мистер Бейкер был слегка обижен и по возвращении домой сказал жене, что старшая дочка священника — замкнутая, угрюмая малышка и ужасно невежлива: даже не отвечает, когда к ней обращаются. Но никаких более тяжелых последствий это событие не имело, и, в целом, их наказания не причиняли никакого вреда ни им самим, ни другим. Все они с некоторым самодовольством уже начинали считать, что, в конце концов, воспитывать себя — не особенно тяжкий труд.

— Я думаю, люди скоро увидят, что мы ведем себя как следует и не хуже других, — сказала Фейт, сияя от радости. — Это не так уж трудно, если взяться за дело с умом.

Она сидела рядом с Уной на надгробии Поллока. День был холодным, ветреным, сырым, только что прошла весенняя гроза, так что не могло быть и речи о том, чтобы поиграть в Долине Радуг, хотя мальчики доктора и мальчики священника отправились туда удить рыбу. Дождь уже перестал поливать, но с моря дул пронизывающий до костей, безжалостный восточный ветер. Весна, несмотря на давно появившиеся первые признаки тепла, запаздывала, и в северном уголке кладбища еще виднелись слежавшийся старый снег и лед. Лида Марш — она принесла в дом священника несколько сельдей и передала их тетушке Марте — проскользнула, дрожа от холода, в ворота кладбища и направилась к девочкам. Она жила в рыбацкой деревушке у входа в гавань, и ее отец вот уже тридцать лет как взял за правило посылать часть своего первого весеннего улова в дом священника. Он никогда не переступал порога церкви, был человеком беспечным и вдобавок пьяницей, но, пока он посылал каждую весну сельдь в дом священника, как делал это до него его отец, его не покидала приятная уверенность в том, что на этот год он расплатился по счету с Высшими Силами. Он не ожидал бы хорошего улова макрели, если бы не прислал представителю этих Сил первых плодов нового рыболовного сезона.

Лида была девчушкой лет десяти, а выглядела при своей худобе еще младше. В этот вечер, когда она бочком приблизилась к дочкам священника, вид у нее был такой, словно она с самого рождения никогда не согревалась. Ее лицо сделалось иссиня-красным от холода, а маленькие дерзкие бледно-голубые глазки покраснели и слезились. На ней было потрепанное ситцевое платье. Она прошла три мили от гавани до Глена босиком по дороге, все еще покрытой снеговой кашей и мокрой грязью. Ее стопы и икры были такого же багрового цвета, как и лицо. Но Лида не обращала на это особого внимания. Она привыкла к холоду. Босиком она бегала уже месяц, как и все остальные многочисленные ребятишки в рыбацкой деревне. В ее сердце не было никакой жалости к себе, когда, присев на могильную плиту, она широко и весело улыбнулась Фейт и Уне. Фейт и Уна широко и весело улыбнулись в ответ. Они немного знали Лиду, так как встречали ее пару раз прошлым летом на берегу, когда ходили в гавань вместе с Блайтами.

— Привет! — сказала Лида. — Погодка — жуть, правда? Хороший хозяин собаку из дому не выгонит, правда?

— Тогда почему ты не дома? — спросила Фейт.

— Папаша велел мне снести вам селедочки, — отвечала Лида.

Она дрожала, кашляла и вытягивала перед собой свои босые ноги. Она не думала о себе или о своих ступнях и не напрашивалась на сочувствие. Ноги она выставляла вперед инстинктивно, просто чтобы не ставить их в прошлогоднюю мокрую траву, окружавшую со всех сторон могилу. Но Фейт и Уну мгновенно захлестнула волна жалости к ней. Она выглядела такой озябшей… такой несчастной.

— Ох, почему ты босая в такой холодный вечер? — воскликнула Фейт. — У тебя ноги, должно быть, совсем окоченели.

— Почти, — сказала Лида гордо. — Говорю вам, это жуть была, когда я топала по прибрежной дороге.

— Почему же ты не надела туфли и чулки? — спросила Уна.

— Нету у меня ничего. Все, что было, к концу зимы развалилось и разъехалось, — сказала Лида равнодушно.

На миг Фейт уставилась на нее в ужасе. Какой кошмар! Перед ней сидела маленькая девочка, почти соседка, совсем замерзшая оттого, что у нее не было ни туфель, ни чулок, которые она могла бы надеть в такую холодную весеннюю погоду. Порывистая Фейт думала лишь о том, как это страшно. В один миг она стянула с себя собственные туфли и чулки.

— Вот, возьми и сейчас же надень, — сказала она, сунув то и другое в руки изумленной Лиде. — Быстро. Ты насмерть простудишься. У меня есть другие. Надевай прямо сейчас.

Лида, опомнившись, схватила предложенный подарок, и ее тусклые глазки блеснули радостью. Разумеется, она наденет! И очень быстро, не ожидая, пока появится кто-нибудь, имеющий право отобрать их у нее! В один миг она натянула чулки Фейт на свои тощие ноги и сунула опухшие маленькие ступни в ее туфли.

— Спасибо, — сказала она, — но твои родные-то не рассердятся?

— Нет… да если и рассердятся, мне все равно! — заявила Фейт. — Ты думаешь, я могла бы спокойно смотреть, как человек замерзает до смерти, и не помогла бы, имея такую возможность? Это было бы неправильно, тем более что мой отец — священник.

— Ты хочешь, чтобы я потом их вернула? У нас в гавани ужасно холодно… и еще долго будет холодно после того, как здесь на холмах уже потеплеет, — сказала хитрая Лида.

— Нет, ты, разумеется, оставишь их себе. Я не собиралась просить тебя вернуть их. У меня есть еще одна пара туфель и полно чулок.

Первоначальным намерением Лиды было задержаться и поболтать с девочками на самые разные темы. Но теперь она подумала, что ей лучше поскорее улизнуть, прежде чем придет кто-нибудь и заставит ее вернуть добычу. Так что она зашаркала прочь и исчезла в холодном вечернем сумраке так же тихо и незаметно, как пришла. Как только дом священника остался за поворотом, Лида села, сняла туфли и чулки и положила их в корзинку из-под сельди. Она не собиралась идти в них по грязной прибрежной дороге. Их предстояло приберечь для особых, торжественных случаев. Ни у одной из девочек в гавани не было таких отличных черных кашемировых чулок и таких изящных, почти новых туфель. Лида собиралась щегольнуть в них предстоящим летом. Она не испытывала никаких угрызений совести. В ее глазах семья священника была сказочно богатой. Без сомнения, у этих девочек полно туфель и чулок. Затем Лида побежала в Глен, где на улице перед магазином мистера Флэгга играли мальчишки. Она целый час возилась в грязной луже с самыми безрассудными из них, пока проходившая мимо миссис Эллиот не велела ей отправляться домой.

— Я думаю, Фейт, что тебе не следовало этого делать, — сказала Уна с легким упреком, когда Лида ушла. — Тебе теперь придется каждый день носить твои лучшие ботинки, и они скоро сносятся.

— Мне все равно! — воскликнула Фейт, которую все еще грела приятная мысль, что она сделала