— Я думаю, Энтони Митчеллу понравились бы эти стихи, — сказала Аня, распахивая окно, чтобы высунуться из него туда, где ждала ее весна. В огородике детей уже виднелись неровные ряды всходов салата-латука, закат за кленовой рощей был нежным и розовым, ложбина звенела отдаленным мелодичным детским смехом. — Весна так прелестна, что мне очень не хочется ложиться спать и зря терять драгоценное весеннее время, — вздохнула Аня.

На следующей неделе миссис Митчелл пришла за «нехрологом». Аня прочитала ей свои стихи не без тайной гордости, но лицо миссис Митчелл не выразило однозначного удовлетворения.

— До чего ж бойко написано! Вы так складно выражаетесь. Но… но… вы не сказали ни слова о том, что он на небесах. Вы не были уверены, что он там?

— До того уверена, миссис Митчелл, что не видела необходимости упоминать об этом.

— Ну, некоторые, возможно, усомнятся. Он… он ходил в церковь не так часто, как мог бы, хотя всегда был там на хорошем счету. И тут не сказано о его возрасте и не упомянуто о цветах. Да невозможно было даже сосчитать все венки, что были положены на его гроб! Мне кажется, цветы — —это достаточно поэтично!

— Мне жаль…

— О, я не виню вас — ни капельки не виню. Вы сделали, что могли, и звучит красиво. Сколько я вам должна?

— Как… как… ничего не должны, миссис Митчелл. Мне такое и в голову не пришло бы.

— Я подумала, что вы, возможно, так скажете, и поэтому принесла вам бутылку моего вина из одуванчиков. Оно очень помогает, когда пучит живот. Я принесла бы вам и бутылку моего чая из лечебных трав, да только побоялась, что доктор может отнестись к этому неодобрительно. Но если вы хотите попробовать и думаете, что могли бы пронести его в дом так, чтоб доктор не знал, — только скажите.

— Нет, нет, спасибо, — произнесла Аня довольно невыразительно. Она еще не совсем пришла в себя после этих «бойко» и «складно».