По любезному знаку короля графиня снова заняла свое место рядом с маркизом де Багатель. Теперь Зефирина могла очень хорошо видеть черные как смоль кудри, образовавшие ореол вокруг прекрасного лба.

Роже де Багатель вновь склонился к графине и прошептал несколько слов, которые Зефирина не могла расслышать. Графиня потупилась. Нежная улыбка озаряла ее лицо мадонны. Из-под длинных черных ресниц сияли горячие, глубокие, ласковые глаза – и все это было для маркиза де Багателя.

Не зная почему, Зефирина чувствовала себя несчастной, оскорбленной, одинокой и покинутой. Ей вдруг стало очень холодно. Она поджала свои босые ножки, скорчившись на золоченом сундуке.

– Ну и непоседливая же ты, цесарка! – заворчал Каролюс.

– Я делаю то, что хочу! – все тем же «любезным» тоном ответила Зефирина, но тут же замолчала, чтобы послушать своего отца, обратившегося к королю.

– Позволит ли мне ваше величество высказать просьбу?

– В чем бы я смог тебе отказать, Багатель?

– Прошу вашей высочайшей благосклонности: разрешить мне просить руки графини Гермины де Сан- Сальвадор.

– Вот это огорошит тебя, маленькая свинушка! – скорчил гримасу Каролюс.

Зефирина смотрела на карлика, и лицо ее выражало полное непонимание происходящего.

– Что папа хочет сделать с рукой этой дамы? – спросила наивная девочка.

– Гы-гы-гы!

Каролюс скатился на пол и болтал в воздухе ногами, предаваясь безудержному веселью.

– Если таково твое желание, Багатель, было бы нелюбезно с нашей стороны отказывать в твоей просьбе, однако…

Франциск I, внезапно вновь стал более королем, чем другом, явно заколебавшись, следует ли давать маркизу разрешение на брак. К этому обязывали существовавшие обычаи. Ведь испанская графиня могла в случае смерти мужа унаследовать огромное состояние, включавшее объединенные земли родов Багателей и Сен-Савенов, и это заставляло задуматься сюзерена Франции.

– Позволит ли ваше величество рассказать ему одну историю? – спросил Роже де Багатель, чувствуя внезапную нерешительность короля.

По любезному знаку властелина маркиз приблизился к королевскому креслу.

Очарованная тем, что услышит какую-то сказку, Зефирина приблизила лицо к раковинам, украшавшим балюстраду, и, уперевшись подбородком в сложенные руки, в привычной для себя позе, стала с восторгом смотреть на отца.

– После того как мы одержали победу, ваше величество совершали триумфальное путешествие в Марсель, – начал рассказ Роже де Багатель, – а ваш слуга, у которого расковалась лошадь, ехал следом за вашей свитой по дороге на Маноск. Я немного отстал, и тут разразилась гроза с проливным дождем…

Король прервал маркиза, чтобы дать кое-какие пояснения Франсуазе де Фуа.

– О да! В Провансе, как мне помнится, прекрасная дама, у нас была встреча с госпожой нашей матушкой; гроза была, когда мы проезжали через священный лес Сент-Бом, и, клянусь кожей на животе Святого Бонифация, мы все промокли до костей. А ты не простудился, дружище? – ласково пошутил король.

– Я никогда не боялся стихии, сир, тем более находясь на службе у вашего величества, – ответил с затаенным упреком Роже де Багатель, – но ударившая в дерево молния заставила моего коня встать на дыбы; я вылетел из седла, и меня отбросило на пятнадцать футов, ударив о скалу. Когда я пришел в сознание, уже опустилась глубокая ночь, я был один и не мог идти, так как моя нога в сапоге чрезвычайно распухла. Послышался вой волков, он приближался. Я старался ползти, но продвигался вперед очень медленно. Я уже видел, как блестящие глаза хищников светились в темноте, я уже вручил свою душу Господу, когда провидение донесло до меня звук копыт лошадей, скакавших галопом по каменистой дороге, что проходила внизу. Немного приободрившись, я изо всех сил позвал на помощь. Наконец, около меня остановилась повозка, влекомая четверкой лошадей. Два лакея втащили меня внутрь. Я был спасен! Это были граф и графиня де Сан-Сальвадор, которые, совершив паломничество к гроту Святой Магдалины, возвращались в свое поместье в Арагоне. Сама донья Гермина, услышав мои отчаянные призывы, приказала своим людям остановиться, ибо граф де Сан-Сальвадор, внезапно сраженный болотной лихорадкой, был, казалось, очень плох.

Моя нога воспалилась. Я провел три дня в монастыре Сан-Сакреман, где графиня, решившая там остановиться из-за своего супруга, ухаживала за мной так преданно, что именно ей я обязан жизнью. К несчастью, граф де Сан-Сальвадор так и не оправился; мое выздоровление было омрачено скорбью, вызванной его кончиной. Я простился с графиней… не осмелившись сказать ей о тех чувствах, которые она вызвала во мне. Высказав ей самые искренние соболезнования, я покинул ее навсегда…

Каково же было мое удивление, и какое затем меня охватило счастье, когда я увидел, что превратности судьбы привели госпожу де Сан-Сальвадор, ныне свободную, в Париж и что она, не зная того, поселилась по соседству с особняком Багателей! Я пошел навестить ее тотчас же по окончании шествия и… осмелившись, наконец, признаться в моей тайне, имел счастье узнать, что я ей небезразличен. Вот, сир, то благородное создание, которое сохранило жизнь не самому худшему из воинов вашей армии! – заключил Роже де Багатель, бросив долгий взгляд на графиню де Сан-Сальвадор.

В течение всей этой речи графиня сидела, целомудренно опустив глаза. Несколько секунд Зефирина слышала только, как капли воска монотонно падают со свечей на пол, выложенный голландскими изразцами. Наивная и невинная девочка ощущала какую-то странную тревогу. Во время этого рассказа она не узнавала голоса своего отца. Было похоже, как если бы кто-то другой говорил вместо него… или же он лгал.

Когда такая ужасная греховная мысль пришла ей в голову, Зефирина торопливо, так, чтобы не увидел Каролюс, перекрестилась.

Громогласный возглас короля нарушил почтительное молчание:

– Клянусь Святым Франциском, моим покровителем, беру назад все свои слова! Женись на этой преданной женщине, Багатель! Перед лицом благородных дам и моих храбрых товарищей по оружию я даю тебе королевское разрешение жениться на госпоже графине де Сан-Сальвадор.

Придворные встретили эту речь овацией. По знаку хозяина дома лакеи наполнили кубки драгоценным вином из Кагора.

– Жениться? – прошептала Зефирина, вопросительно глядя на карлика.

– Ну да, дурья башка! Жениться, что же еще? Теперь у тебя новая мама.

Каролюс паясничал, хлопая ресницами и вертя задом.

Зефирина тряхнула изящной медноволосой головкой. Рыдание рвалось с ее губ. Она уже хотела убежать в свою комнату, чтобы укрыть там свое разочарование, свое огромное детское горе, когда заметила в проеме ведущей на кухню двери свою кормилицу в толпе прислуги, прибежавшей послушать рассказ своего господина.

Зефирина хорошо знала Пелажи. По ее насупленному лицу она поняла, что та недовольна, очень недовольна. Не думая, что за ней наблюдают, Пелажи как-то странно смотрела на графиню де Сан- Сальвадор. У Пелажи были суровые глаза, да, подозрительные и суровые, сходные с двумя арбалетами, готовыми выстрелить.

Вдруг Зефирина услышала какой-то дикий вопль:

– Нет… нет!

При этом крике все одновременно подняли головы, посмотрев на верхнюю галерею. Только теперь Зефирина поняла, что это она сама неистово вопит, вцепившись в перила изящной балюстрады.

– Нет, я не хочу, чтобы папа женился… Я не хочу!

Как и все его сотрапезники, потрясенный король смотрел на маленького разбушевавшегося демона, которого, по-видимому, пытался удержать карлик Каролюс.

Растолкав лакеев, Пелажи бросилась к избалованной девочке. Но Роже де Багатель, придя в себя от первоначального изумления, остановил кормилицу на бегу. Всем своим видом выказывая отцовскую властность, он бросил зычным голосом:

– Немедленно остановитесь, Зефирина! Приказываю вам исполнить мой приказ! Возвращайтесь и