– Еще как посмею! То, что ты поддался зову природы и послушался внутреннего зверя, вовсе не означает, что и я должен отвергнуть голос разума. Остальные воины точно того же мнения. Собрались на берегу и насмехаются, едва ли не пари заключают: успел ты уже ее покрыть или нет.

От унизительно откровенных слов и грязного предположения у Эмили потемнело в глазах. Так что же, желание Лахлана не утаилось от остальных? Неужели все эти люди полагали, что прямо сейчас он… получил то, чего хотел? Ради всех святых, разве они не поняли, что она честная, порядочная девушка и воспитана в строгих правилах?

Но ведь всего минуту назад она вела себя иначе, не так, как подобает вести себя девушке строгих правил. Гладила голую грудь едва знакомого мужчины… и даже хотела большего.

Наверное, ее душа безнадежно развращена.

– Внутренний зверь вовсе не угнетает, а служит во благо, – резко ответил Лахлан.

– Ошибаешься!

Что означал этот разговор? О каком таком звере шла речь? Может быть, Ульф имел в виду, что вожделение – это зверь? Так когда-то говорил священник в поместье отца. Но Ульф вовсе не казался фанатично религиозным человеком, которого пугают земные радости. Или он просто хотел подчеркнуть, что сам не подвластен вожделению и не испытывает предосудительного влечения к пленнице?

Да, скорее всего так оно и было. Эмили ничуть не обиделась – напротив, скорее почувствовала облегчение.

Недовольство Ульфа вылилось на брата.

– В таком случае докажи собственное преимущество, а не превращай ритуал в насмешку!

Лахлан тяжело вздохнул.

– Увы, она невинна.

Эмили смутилась. В чем же, в конце концов, обвиняют ее эти люди?

– Так, значит, ты целовал, чтобы определить, принадлежала ли она другому? – В голосе Ульфа мелькнули одобрительные нотки. – Чтобы проверить, говорит ли она истинную правду или лжет?

– Да.

В течение нескольких секунд Эмили недоуменно переводила взгляд с одного из братьев на другого. Наконец смысл разговора начал постепенно проникать в сознание. Когда же она ясно поняла, о чем речь, то едва не провалилась сквозь землю. О, если бы бездна разверзлась и поглотила, избавив от позора! Оказывается, она искренне, всей душой поддалась обману и самозабвенно ответила на иллюзию. Объятия и поцелуи оказались всего лишь испытанием правдивости ее же собственных слов. В то время как она открыла душу прекрасным чувствам и дивным ощущениям, коварный вождь холодно и расчетливо выяснял, не солгала ли пленница.

Как унизительно… и как больно.

И все же почему он пришел к безошибочному выводу. Ведь она с таким пылом ответила на страстный призыв, так горячо поощряла смелые ласки!

– Талорк мог отказаться познать жену-англичанку, – задумчиво заметил Ульф.

– Сын Хайленда не уклонился бы от супружеских обязанностей даже во имя гордости. Честь диктует иное – воздержание от всех остальных женщин. – Лахлан задумчиво, с сомнением покачал головой. – Нет, эта девочка не жена Синклеру. Больше того, даже об обручении мы знаем лишь с ее слов, хотя этой части истории я склонен верить.

– Так ты полностью уверен в девственности?

– Он даже не целовал ее.

Ульф насмешливо взглянул на Эмили.

– Что, совсем ничего не умеет?

– Абсолютно чиста, нетронута.

– Была абсолютно чиста и нетронута – еще полчаса назад.

Теперь уже тон воина подсказывал, что действия брата казались ему чуть ли не героическими. А она действительно достойна насмешки – сама не ожидала, что способна пылко ответить на поцелуй. Румянец смущения, а может быть, и унижения залил лицо и шею. Ульф, конечно, остался вполне доволен развитием событий, но вот ей самой почему-то не на шутку хотелось задушить Лахлана собственными руками.

Ведь он обещал не доставлять боли и вновь солгал… на самом деле, боль оказалась куда острее, чем она готова была признать, и затронула не одну лишь гордость. Эмили ощущала себя глубоко униженной и раненной в сердце, но ни за что на свете не доставила бы этим людям темной радости победы.

Больше она никогда не поверит ни единому слову Лахлана. Нельзя доверять мужчине, который целуется искренне, пылко, самозабвенно, но на самом деле всего лишь искусно притворяется.